Казалось, к старику вернулась молодость, и его чуть дребезжащий голос слышался то во дворце, то у повозки на агоре. Десять оставшихся в живых сыновей зайцами носились по Пергаму, выполняя отцовские приказы.

Только и было слышно:

– Клит, почему до сих пор не привели мула? Гелен, хватит прохлаждаться, тащи сюда мою колесницу! Паммон, что рот раскрыл? Закрывай крепче ларь! Парис, живо беги за Идеем, он обещался править повозкой! Полит, Дий, ведите лошадей, что вы там копаетесь?! Живо, бесстыжие! Если б только можно было, я бы вас всех поменял на одного Гектора! Плясуны хороводные!

Но вот, наконец, все было собрано, прилажено и вычищено. Вызванный вестник Идей уселся на повозку и взял в руки вожжи. В этот момент появилась почерневшая от горя, но с сухими глазами Гекуба, протягивая мужу кубок с лучшим вином. За ней шла ключница, неся кувшин с водой и медный тазик, над которым Приам омыл руки. После этого он взял у жены кубок и, произнеся молитву, сделал возлияние Зевсу.

На площадь перед дворцом вышли все царевны, поддерживая едва переставлявшую ноги Андромаху. Даже Елена явилась из города, пренебрегая опасностью, и смешалась с другими чадами и домочадцами. Многие троянки, оплакавшие своих родных, мечтали выцарапать глаза чужестранке, из-за которой ни за что погибли их мужчины, и озабоченный безопасностью красавицы Приам сам посоветовал ей не покидать дом без особой необходимости. В дворцовых дверях и по краю агоры толпилась прислуга, провожая царя в поход, из которого, скорее всего, ему не суждено было вернуться. Что ж, для каждого возраста своя война и свои подвиги.

Приам взошел на колесницу и, уже не глядя ни на кого, тронул вожжами вычищенные крупы лошадей. Те легко повлекли экипаж своего господина, за которым мулы тянули тяжелую четырехколесную повозку, погоняемые невозмутимым Идеем. Следом за ними шли все обитатели Пергама, к которым понемногу примыкали троянцы и их союзники, так что у Скейских ворот царя провожало уже пол го рода.

Стоявшая у Ворот стража вытянулась при виде Приама и кинулась открывать тяжелые створы, которые отворились с протяжным скрипом, и маленький караван выехал на равнину, где еще недавно лилась кровь и умирали люди. Быстро поднявшись на башню, запыхавшаяся Кассандра долго следила за колесницей отца, пока та не растворилась в вечерних сумерках. Ее снедала тревога за судьбу старика, которого сама же отправила в роковое путешествие.

Если бы Кассандра была мужчиной, то непременно осталась бы ночевать на башне, ожидая возвращения послов, но поскольку она была всего лишь хрупкой девушкой, то пришлось поторопиться в Пергам, пообещав самой себе вернуться с рассветом и сидеть на башне в ожидании отца столько, сколько понадобится, даже если придется ждать всю жизнь.

Не успела Эос окрасить небо нежными красками зари, как Кассандра уже была на своем наблюдательном пункте, и какова же была ее радость, когда спустя некоторое время вдали показалась точка, растущая с каждой минутой. Вскоре стало видно, что это движется отцовская колесница, а за ней тянется повозка, на которой уже не было огромного ларя. Напротив, она была покрыта тканью, под которой прослеживались контуры человеческого тела.

Вне себя от счастья, Кассандра перегнулась через башенное ограждение и завопила на весть город, указывая рукой на запад: «Троянцы! Троянки! Отец везет Гектора! Слышите, Гектор вернулся!»

Если кто и сомневался, кто в городе всеобщий любимец, то сейчас разрешил бы все свои сомнения, потому что не прошло и нескольких минут, как ведущую к воротам улицу запрудил сбежавшийся народ, так что подъехавшему Приаму пришлось просить встречающих освободить дорогу для мулов с их печальной поклажей. Встречавшие своего царя троянцы раздались в стороны, прижавшись к стенам домов. Насупившиеся мужчины стояли молча, женщины плакали или, взяв детей на руки, показывали им на повозку и рассказывали о герое, уже вошедшем в легенды. Пропустив траурный кортеж, толпа снова смыкалась, и люди шли за ним к Пергаму, чтобы отдать дань уважения погибшему и поклониться его праху.

Выехав на агору, где его уже ждали все обитатели дворца, Приам устало спустился с колесницы, бросив вожжи подбежавшему конюху. Послышался протяжный женский крик, и на грудь Гектора упала рыдающая Андромаха, за которой спешили Гекуба и Елена. Раздались громкие причитания, к которым присоединились остальные женщины. Выждав некоторое время, чтобы хоть немного стихли женские вопли, Приам поднял руку, призывая к тишине.

– Дети Трои! Ахилл поклялся за всех ахейцев, что двенадцать дней они не будут нас тревожить, чтобы дать возможность похоронить Гектора по всем правилам. Я обращаюсь к мужчинам, у кого еще есть силы. Поблизости уже не осталось деревьев. Надо съездить к подножию Иды, и нарубить бревен в тамошних лесах.

Сразу же нашлось столько желающих поработать дровосеками, что стало ясно – погребение будет достойно своего героя. Десять дней возили бревна троянцы, складывая костер. На утро одиннадцатого дня вокруг него собралась огромная толпа: весь город пришел проводить своего любимца. Рыдали все – и женщины, и мужчины, и даже дети. Приам сам поднес факел к гигантскому костру, и пламя взметнулось в ту недосягаемую высь, откуда на Трою смотрели боги.

Костер был так велик, что горел всю ночь, кидая языки пламени в звездное небо. С утра пепелище залили вином, останки Гектора собрали в золотой ковчег и опустили в глубокую могилу, над которой насыпали высокий курган.

Со смертью Гектора город оказался беспомощным перед неприятелем, и троянцы это понимали лучше всех, но никто ни разу не произнес страшных слов вслух.

Видимо, боги иногда спят, и тогда в роде людском все начинает идти на лад. Вот и для троянцев в минуту отчаяния блеснул луч света. Пока ахейцы пировали в лагере, отмечая гибель самого страшного врага, а Ахилл обливался слезами над могилою Патрокла, к отчаявшейся Трое пришла помощь.

Ахейцев, как в свое время Приама, подвела вера в собственные силы. Может, Аполлон замутил их разум, но никто из данайцев не выставил вокруг осажденного города дозорных, и подмога въехала в Трою через невидимые с берега Дарданские ворота.

Только когда над городом раздались крики радости, ахейцы поняли свою ошибку, но было уже поздно: за прибывшим отрядом уже захлопнулись ворота. Принесшиеся на колесницах из своего лагеря ахейцы нашли множество лошадиных следов, и сделали правильный вывод, что раз троянцы чему-то радуются, значит, жди неприятностей.

Но и защитники города тоже стояли в изумлении, потому что более диковинных помощников, вернее, помощниц, они и представить себе не могли.

Выскакивая из домов на улицу они с удивлением обнаруживали кавалькаду воительниц на низкорослых злющих конях, глядевших на горожан не менее грозно, чем их всадницы. У каждой из девушек за спиной был колчан со стрелами и небольшой щит, на боку – двулезвийный топор, а в свободной от поводьев руке – копье. Головы амазонок защищали шлемы, а тело прикрывали легкие туники, поверх которых были наброшены пурпурные плащи. У предводительницы на щите грозила противнику копьем Артемида, а на кирасе, защищавшей грудь, была изображена Медуза Горгона.