брови и хрипло дышал через рот. Его стиснутые кулаки подрагивали от напряжения, на теле блестел пот.

— Устал? — усмехнулся Шлак.

Серафим вместо ответа набросился на него. Шлак попытался закрыться, но противник превосходил его по количеству рук. Удары сыпались в беспорядке по всему телу. Шлак не мог предугадать, какие руки задействует противник, уследить за ним было невозможно. Пришлось немного отступить. Шлак решил сосредоточиться только на одной руке противника, выждал момент и перехватил ее двумя руками, потом ушел резко вбок и врезал ногой по спине противника. Послышался лёгкий хруст, рука вышла из сустава и бесполезной плетью повисла вдоль бока Серафима. Тот зашипел, прижимая ее к телу. Шлак рассмеялся.

— Нет, ублюдок, этого мало!

Они снова сцепились, беспорядочно колотя друг друга. Шлак почти не ощущал боли. Он к ней уже давно привык. Он чувствовал только дикую ненависть с примесью восторга.

Серафиму удалось зарядить ему в глаз, на миг все потемнело, потом закружилось, и Шлак не успел опомниться, как оказался притиснутым к сетке. Серафим снова перехватил его руки и дубасил по лицу оставшимся свободным кулаком. Шлак попытался смогрнуть с глаза кровь, но понял, что не может разлепить веки. Он саданул коленом противнику между ног, напрягся и грохнул Серафима о сетку. Тот перестал бить, но рук не выпустил. Тогда Шлак вцепился ему в щеку зубами, вырвал кусок и выплюнул. Оскалился, глядя на Серафима. Потом рассмеялся. В янтарных глазах порченого показалось безумие, зубы и подбородок окрасились своей и чужой кровью.

Серафим глядел на него широко раскрытыми глазами. Впервые Шлак видел на его лице ужас. Это придало сил. Шлак перехватил одну из рук противника и с хрустом сломал ее о коленку. Неровный край кости проткнул кожу, хлынула кровь. Восторг. Серафим раскрыл рот с гримасой боли, и стало видно, что у него искалечено горло. Он мог только шипеть и слабо мычать, но и этого Шлаку было достаточно.

Вот она, настоящая жизнь. Заглянуть в глаза противнику, который готов был тебя убить, и увидеть, что тот уже глядит на собственную смерть.

Шлак врезал шестирукому по лицу, потом ещё раз. Тот шатался и отступал. Из дыры в щеке сочилась кровь, были видны стиснутые зубы. Шлак схватил Серафима за руку и перекинул через плечо, надавил — рука хрустнула. Потом Шлак упёрся ногой в спину противника и потянул его руку вверх. Не сразу, но кожа у плеча лопнула, рука оторвалась, обдав фонтаном брызг первые ряды зрителей.

Мутант расхохотался. Он лупил лежащего в луже крови противника оторванной рукой, пока тот не перестал дергаться, потом отшвырнул конечность и улыбнулся, глядя, как вздрогнули и отшатнулись люди, когда рука ударилась о сетку прямо перед их лицами.

Ив поморщился. Он никогда прежде не видел Шлака таким. Порченый творил полнейшую дичь, и всем вокруг это нравилось. Люди орали, выли, свистели, гремели сеткой. Ив презирал их. Происходящее на ринге было для них не более чем способом расслабиться, получить новые эмоции, разбавить серую и скучную обыденность чем-то зрелищным. От осознания, что город полнится такими вот уродами, делалось тошно. Он и сам себе был противен: зачем-то притащился сюда и стоит теперь посреди этой грязи, пытаясь ещё делать вид, что чем-то от них отличается.

Он сжал кулаки в карманах, опустил глаза к полу и вздохнул. Скоро все это закончится. Нужно потерпеть. И главное, не показывать слабости, особенно когда вокруг полно шестёрок Тощего. Ив снова поднял глаза к рингу, проклиная город, в котором сочувствие считается слабостью, а жестокость нормой.

— Зачем он это делает? — обратился он к Тощему, когда бой был закончен.

— Это его ответ миру. — На лице теневого барона проступило что-то похожее на печаль. — Он не может иначе. Но не думай, что Шлак родился таким, хм… жестоким. О, нет, мальчик мой, никто не выбирает, каким ему стать. Он стал такими, каким его сделали люди.

— Всегда есть выбор… — невнятно пробормотал Ив, чувствуя при этом себя паршивым лицемером.

— Выбор у него был один: прогнуться или умереть. Когда с самого детства тебя натаскивают на кровь, как собаку, когда избиение можно прекратить только ответным ударом, поневоле начинаешь ненавидеть всех подряд. Его прежний хозяин был отвратительным ублюдком, обращал на мальчика внимание лишь после победы, а в остальное время просто не замечал его. Шлак был для всех пустым местом, игрушкой, которую выкинут без сожаления, как только она сломается. И ринг стал единственным местом, где он не чувствовал себя таковым. Бедный мальчик решил, что если мир хочет видеть его убийцей, он станет самым лучшим. Так он добивается признания.

— Но он уже давно не мальчик.

— Да, но ненависть никуда не денется. Он ненавидит себя больше, чем всех остальных, но не знает, как это изменить. Поэтому кидается в бой в надежде получить что-то, а в итоге только теряет. — Тощий хмыкнул и пожал плечами. — Такова жизнь. Не стоит осуждать кого-то за то, каким его сделало общество. Всегда есть причина. — Босс взглянул на Ива, выразительно приподняв бровь. — Ты и сам не понаслышке знаешь, что бывают такие переломные моменты, после которых уже не получится стать прежним. Иногда нужно просто смириться с тем, что ты не можешь изменить, и научиться извлекать из этого пользу.

— Пользу? — севшим голосом проговорил Ив. Он глядел через металлическую сетку на порча, который после многих лет совместной работы почти что стал его единственным другом, и ничего не понимал. Какая ещё польза? — Он же натурально вырвал у чувака руку и отхреначил его ею до смерти.

— Ага, — довольно улыбнулся босс. — Видишь, сколько народа пришло на это поглядеть. Каждый заплатил за вход, плюс процент от ставок. Деньги — вот тебе и польза. — Потом его улыбка погасла, сменилась серьезным выражением. Он снова обернулся к Иву. — Но знаешь, парень, мне кажется, что даже такому как Шлак — одиночке и отщепенцу, которого никогда нигде не примут, — нужен кто-то вроде тебя. Понимаешь? Кто-то, кто не считает его пустым местом.

— Пф, но мне-то он не нужен!

— Да ну?

Глава 13

Вечером Огнёв казался чуть более сносным, чем при свете дня. Уже не такой убогий и занюханный городишко, готовый вот-вот развалиться на части. Сумерки скрывали копоть и грязь, ржавые потёки на щербатых стенах, мусор, гниющий в подворотнях, с которым не справлялись механизированные уборщики. Впереди и по бокам сплошной стеной возвышались здания, верхушки которых ярко сверкали где-то высоко, подобно звёздам, которых не было видно с земли и