— Такая же упрямая, высокомерная, как и твоя мамаша. Не удивительно, что она мертва.

— Следите за языком, иначе сейчас же я вызову стражников.

— Как моя сестра могла породить такую никчемную пародию на королеву? Ах да, ведь она и сама была такой.

Я не выдержала, подошла к тетушке, и звонкий шлепок разнесся по комнате. Женщина стояла, приложив руку к щеке, прикрывая красную отметину от моей ладони, и с нескрываемой ненавистью смотрела мне в глаза.

— Не смейте упоминать ее, вы не достойны. — Твердо заявила я, сталь в моем голосе обрушилась на тетю, и, кажется, впервые она восприняла мои слова всерьез.

— В следующий раз следите за собой, если я услышу хотя бы звук в сторону своих родителей, вы сильно пожалеете. — Развернувшись на каблуках, я направилась к выходу, остановилась и, не повернувшись, произнесла. — Вашу Никчемность не скроет даже объемная шляпка, так что можете не стараться. И да, покиньте дворец, как можно скорее, я не желаю больше видеть вашу гнилую сущность. — Я вышла из кабинета, плотно прикрыв дверь, едва сдерживаясь, чтобы ею не хлопнуть.

Стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями, я направилась в одно единственное место, где мне было всегда спокойно — в комнату брата.

* * *

В его комнате все осталось прежним. Нежно голубые стены были украшены росписью левиатийского художника. Скрипка все так же стояла возле окна, а напротив висели оленьи рога, которые Николас заполучил на своей первой охоте. На прикроватной тумбе лежал его обитый кожей блокнот со стихами и некоторыми его мыслями. Ник никому не разрешал его трогать, кроме меня, настолько мы были близки друг с другом.

Я прошлась по комнате и вдохнула легкий аромат свежести. Иногда мне казалось, что его вещи до сих пор хранят родной запах. Но я боялась себя обнадеживать и поэтому так редко здесь появлялась. Правда, в первый год после смерти родителей я жила в комнате брата, хотя скорее существовала. Иногда ела и еще реже спала, зато часто плакала, перечитывала его стихи, примеряла любимый китель, даже пыталась научиться играть на скрипке, но вскоре перестала мучить бедный инструмент.

Смерть родных сильно подкосила меня, я осталась одна в суровом, совершенно незнакомом мне мире. Не готовая править, не готовая жить одна. Я научилась справляться, однако все еще недостаточно хорошо. Жить все время с недоверием и боязнью нападения казалось местами невыносимым, но и с этим я почти справилась. Теперь я знаю кому довериться, но временами сомневаюсь даже в близких мне людях. Они не виноваты в случившемся, каждый справляется как может, и, возможно, моя участь быть всегда настороже, но именно так я смогу защитить их. Хотя бы их, раз не смогла спасти родителей и брата.

Не раздеваясь, я легла в кровать Ника и уткнулась лицом в подушку. Иногда всхлипывая от боли утраты, я представляла брата. Вот он живой играет мне свою любимую мелодию на скрипке и ждет, пока я успокоюсь.

— Мамочка… — Шепотом произнесла я.

— Папочка…

Забившись в угол, я дрожала от страха. Огонь, он повсюду. Крыша начала трещать, где-то уже обвалились первые балки. Все кричат. Мое сердце бешено колотится, иногда пропуская удары. Парализованная, я сидела на полу, хотя понимала, что надо бежать. Но не могла. Мои родители и брат заперты в тронном зале. Они кричат. Однако я почти не могу их расслышать.

— … мою семью, они не причинят вреда! — Срывался голос отца.

Слезы заполонили глаза так, что я не могла ничего разглядеть, но откуда-то показалась знакомая старая рука.

«Корнелиус.» — Подумала я. Он нашел меня и готов спасти.

— А-А-А, — раздался крик матушки.

— Нет, нет, нет… Мама! — Резко подскочив на ноги, я поняла, что заснула.

«Опять кошмары. Они вернулись.» — Я потерла руками лицо и села на край кровати.

Почему каждый раз я вижу одну и ту же сцену, только разные ее отрывки, но так и не могу полностью все вспомнить. Картинка все не складывалась. Похоже, шок в тот день был таким сильным, что это воспоминание врезалось мне в память, а теперь мучает в страшных кошмарах.

«Неужели, это никогда не кончится, и я всю жизнь не смогу нормально спать…» — Раскинув руки, обессиленная, я плюхнулась на кровать и вскоре заснула. На этот раз никакие кошмары больше меня не тревожили, но и сон не казался таким же сладким, как когда-то.

Глава 13

Позавтракать мы договорились с женихом, нам накрыли в его покоях прекрасный стол. Яичница лежала на тостах из зернового хлеба и манила своим пряным ароматом, повар всегда, готовя это блюдо добавлял какие-то незнакомые мне травы, они делали его деликатесом. Рядом на тарелке лежала нарезка разных сыров, однако главное, что притягивало мой взор кружки, из которых исходил легких пар, разносящий аромат кофе по всей комнате. Напиток действительно вскружил голову. Апартаменты Валериана были богато обставлены, здесь всегда селили правящие семьи, но любимый прибыл один и в его распоряжении теперь было множество комнат. Сейчас мы находились в одной из его гостиных. Комната была обставлена мебелью из красного дерева, стулья обшили лиловой тканью, такой же цвет встречался по всей территории — шторы, скатерть, маленький коврик, лежащий под моими ногами, плед, накинутый на диван, который стоял в дальнем углу. Да и в целом, гостиная напоминала комнату принцессы, ее сделали по заказу несколько лет назад, когда ждали в гости правящую семью Соиля. Ее высочество, малышка Ева, восторгалась лиловым. Но тут из потока мыслей меня вытянул улыбающийся Валериан. Как всегда, идеально красив и статен, а его небрежно растрепанные от ветра локоны добавили немного легкости в образ короля.

— Надеюсь, я не заставил вас себя долго ждать, моя королева, — протянул он, словно мурлыкающий кот, и присел рядом со мной на диванчик. — Вы же знаете, что вы для меня единственная любовь? Мы поженимся и будем вместе на веки вечные, Элиза. Ты меня любишь?

— Конечно, люблю, что за вопросы? — Я преданно посмотрела в его аквамариновые глаза, а он ласково погладил меня по голове, немного растрепав прическу.

— Я тоже тебя люблю, дорогая. — Он спустил руку с моей головы на талию и слегка приобнял. — А как там обстоят дела с Сенатом?

Его вопрос меня малость огорошил, и легкий флирт сошел на нет, его заметило смятение.

— Ох, Валериан, никто из членов Сената не сознается, говорят,