Мы представляли проекцию «плохого», которое формирует внешний объект, и галлюцинаторное удовлетворение, которое составляет внутренний объект, как явления, независимые друг от друга. Однако можно задаться вопросом: не является ли одним из различий, если не основным, различие тех влечений, которые содержатся в этих двух типах проекций: в проекции плохого можно предположить относительно больший вклад влечений к смерти, разрушительного его аспекта[29], тогда как в галлюцинаторном удовлетворении желаний находим лучшую интеграцию, лучшее связывание влечений к смерти энергией либидо, а также содержание этой проекции становится интроецируемым и интроецируется.

Сплетение влечений является общим содержанием, при разном уровне этих двух типов первичной проекции оно обнаруживается задействованным в формировании как внешнего, так и внутреннего объектов. Иными словами, мазохизм оказывается элементом этих двух типов объектов, или, коротко говоря, объекта, это означает, что мазохизм включен также в объектные отношения (во все объектные отношения), он их делает осуществимыми: то есть он дает возможность существованию относительного неудовлетворения, существованию незамедлительной неразрядки (свойственной длительным объектным отношениям), и мы обнаруживаем в этом случае те темы, которые мы встречали в связи с отношением мазохизма к принципу удовольствия. Это говорит нам, что генетически именно присутствие мазохизма позволяет достичь Эдипа, делая относительно переносимым страх кастрации, без которого Эдип не имеет смысла. Это важно клинически, потому что без такого «мазохистического» инвестирования объекта аналитика сама аналитическая ситуация своими фрустрациями могла бы стать непереносимой. Однако нередки случаи в ряде «правильно назначенных» психоанализов, когда наличие мазохизма в объектных отношениях остается невидимым и из-за этого тайным: оно становится ощутимым лишь в случаях, в которых мы ощущаем необходимость привлечения некоторых психотерапевтических (например, психодраматических) мер, для того чтобы терапия стала возможной в дальнейшем. Так, определение веса ядра первичного эрогенного мазохизма в сердце объектных отношений является основной при назначении психоаналитической терапии, как, впрочем, и, наоборот, при назначении психотерапевтических интервенций по ходу курса анализа.

Пытаясь описать на протяжении этой работы первичный эрогенный мазохизм, который является постоянным мазохистическим ядром Я, мы незаметно подошли к мазохизму – хранителю жизни. Назовем некоторые уже рассмотренные аспекты, перед тем как продвинемся далее.

а) По поводу отношений между принципом удовольствия и мазохизмом мы попытались показать вслед за Фрейдом, что именно первичный мазохизм превращает удовольствие в удовольствие – неудовольствие, в процесс, включающий не только разрядку, но также в некоторой мере возбуждение. С клинической точки зрения именно мазохистическое ядро Я, изначально сформированное, но потерянное, позволяет осуществляться инвестированию (связыванию) возбуждения, делая его тем самым приемлемым: иначе возбуждение становится непереносимым и в итоге невозможным (неудовольствием). Но без возбуждения нет жизни, ибо без него наступает угасание, смерть. Следовательно, первичный эрогенный мазохизм является мазохизмом – хранителем жизни. В терминологии последней метапсихологии Фрейда (после 1920 года) все это объясняется тем, что без первичного сплетения влечений (эрогенный мазохизм) закон функционирования влечений к смерти (принцип нирваны) пытается исключить всякое возбуждение органической материи, производя ее регрессию к неорганическому состоянию.

Однако мазохизм, обеспечивая возможность возбуждения, не просто является хранителем жизни, он так же является хранителем психической жизни: постоянство первичного мазохистического ядра в Я гарантирует психическую временную непрерывность, обеспечивая непрерывность возбуждения и препятствуя, с одной стороны, необходимости сиюминутной разрядки и, с другой стороны, присутствием минимума возбуждения, сохраненного внутри самой разрядки, он избегает того, что это может быть (как немедленная разрядка) точкой, в которой запускается дисконтинуум, разрыв психической жизни; присутствие возбуждения в самом галлюцинаторном удовлетворении желания делает ее необходимой, впрочем, как и протекающая там фантазматическая жизнь. Напротив, в моменты внутренней пустоты, разрывов, угрожающих фантазматической жизни, субъект чувствует необходимость инвестировать страдания мазохистическим способом (вторичный мазохизм), для того чтобы восстановить хранителя психического континуума.

С другой стороны, мы попытались показать, что мазохизм, или же первичное сплетение влечений, обнаруживается включенным в процесс формирования объекта посредством проекции и что он также участвует в объектных отношениях, обеспечивая их непрерывность. В этом же случае (однако мы имеем дело с другим аспектом того же явления) мы обнаруживаем в нашей клинике субъекты, которые инвестируют объект садомазохистическим образом, чтобы удостовериться в его присутствии.

б) Сейчас мы хотели бы затронуть вопрос противостояния мазохизма жизни и мазохизма смерти в другом аспекте, с одной стороны, принимая за точку отсчета смертоносный мазохизм и, с другой стороны, пытаясь применить клинический подход, не метапсихологический, это приводит скорее к рассуждениям об (эрогенном) вторичном мазохизме, а не о первичном мазохизме.

Что такое мазохизм смерти?

1) Нам кажется, что самый простой ответ, первое определение, которое можно далее разъяснить, сводится к тому, что смертоносным мазохизмом является мазохизм, который слишком хорошо развивается. Это означает, что субъект инвестирует мазохистически все свое страдание, всю свою боль, все свое неудовольствие или же почти все. Нам всем известны случаи психотиков, которые не испытывают никакой боли, в том числе и вследствие увечий, которым они подвергают себя сами. Как можно понимать такие случаи?

2) Нам кажется, что для них речь идет о том, чтобы не только сделать (мазохистически) переносимым и, может быть, даже приятным возбуждение, но найти удовольствие, исключительно (или почти) в переживаниях возбуждения, посредством массивного инвестирования этого возбуждения. Следствием такого отношения является то, что разрядка как объектное удовольствие становится излишней и в последней инстанции невозможной. Следовательно, мазохизм смерти определяется также – и это его второе определение – как удовольствие от возбуждения в ущерб удовольствию от разрядки как объектного удовлетворения. В противоположность смертоносному мазохизму мазохизм – хранитель жизни, обеспечивая необходимое принятие возбуждения, не препятствует либидинальному объектному удовлетворению (разрядки) как высшей точки удовольствия. По мере того как это «смещение» от объектного удовлетворения (разрядки) к возбуждению происходит, мы переходим от мазохизма-хранителя жизни к смертоносному мазохизму, истинно патологическому мазохизму. Когда Э. и Ж. Кестемберг говорят по поводу тяжелой психической анорексии об «оргазме от голода», речь идет о смертоносном мазохизме, о мазохистической инвестиции возбуждения, вызванного голодом (Kestemberg, Decobert, 1972).

3) Отказ от объектного удовлетворения эквивалентен отказу от объекта. Мазохизм смерти пытается реализовать, таким образом, нечто вроде мазохистического аутизма, центрированного вокруг возбуждения в себе, в двух смыслах этого выражения. Однако не существует жизни, особенно психической жизни, без объекта: смертоносный мазохизм определяется, в третью очередь, прогрессивным отказом от объекта[30], становясь не только смертоносным, но и смертельным, оправдывая, таким образом, свое название.

4) Согласно четвертому определению, это соответствует блокированию посредством смертоносного мазохизма влечения к жизни,