является источником внешнего объекта, формирует внешний объект: «Внешнее, объект, ненавистное в самом начале были идентичны» (ibid., p. 39). Для того, чтобы была возможна такая проекция, необходимы два условия: субъект (Я) и внешняя опора, на которую можно осуществить эту проекцию. Эта опора производится «объектом» Я-первоначальной-реальности, аутоэротического Я, для которого: «Внешний мир ‹…› не инвестируется интересом (в общем смысле этого термина), он безразличен ко всему, что относится к удовольствиям» (ibid., p. 37). Эта допроективная опора не является объектом в полном понимании этого слова, потому что в нее не инвестируют, она станет таковым лишь после того, как на нее будет произведена проекция. Такой тип проекции, которую мы пытаемся последовательно вывести, может ли он быть ответом на угрозу со стороны влечения к смерти?

Прежде чем ответить на этот вопрос, мы должны сказать о другом способе защиты, используемом архаическим Я, – галлюцинаторное удовлетворение желания. Мы говорим об этом здесь, потому что галлюцинаторное удовлетворение желания является также проективной защитой, чей «первичный» характер несомненен. Однако это проекция, которая, как и сновидение[25], является структурно отличной от проекции «плохого» вовне. Галлюцинаторное удовлетворение желания характеризует то, что оно является интроецированной и интроецируемой проекцией, в то время как проекция плохого (как в случаях проекции как механизма защиты) служат для того, чтобы Я переживал источник возбуждения как внешнее восприятие и защищался бы посредством барьера противовозбуждения (или избегания) от возвращения проецируемого. Другое отличие касается отношения к объекту: если проекция плохого формирует, как мы уже видели, внешний объект, то галлюцинаторное удовлетворение желания, проекция – интроекция формирует внутренний объект. Когда в статье «Метапсихология…» Фрейд говорит об интроекции хорошего «как о противопоставлении проекции плохого», мне кажется, что он таким образом говорит об интроекции галлюцинаторного удовлетворения желания и о восприятиях, связанных с опытом удовольствия. Проекция (две формы, связанные вновь) являлась, мне кажется, исключительной защитой первичного Я, когда речь шла о возбуждении либидинозного характера. Все это остается верным и после 1920 года или после 1924 (дата публикации Экономической проблемы мазохизма) при условии, что это относится к требованиям либидо, для которого характерна тенденция получить удовлетворение посредством объекта. Те же предположения Фрейд высказывает в статье «Отрицание», то есть в 1925 году. Однако мы должны вместе с ним спросить, может ли проекция быть для Я достаточной защитой от опасности внутренней деструкции, исходящей от влечения к смерти(Rosenberg, 1984).

б) Недостаточность первичной (первоначальной) проекции; мазохизм и субъективность

Проекция как защита от угрозы влечения к смерти служит для перенаправления вовне «самых больших частей влечения к смерти» (Freud, 1973b, p. 26–27). Позднее мы вернемся к специфическому характеру такой проекции. Но если «самая большая часть» проецирована, остается, говорит Фрейд «другая часть, которая не осуществляет подобного переноса вовне, она остается в организме и либидинозно связывается там с помощью упомянутого сопутствующего возбуждения. В нем мы должны признать первоначальный эрогенный мазохизм» (ibid., p. 291).

Смысл этого текста состоит в том, что проекция не способна решить проблему целиком, что ее одной недостаточно и что защита от влечения к смерти не относится лишь к объекту. Влечение к смерти нападает в первую очередь не на объект, а на субъект. Необходимо, следовательно, специфическое средство защиты, каковой, говорит Фрейд, является первоначальное сплетение влечений. Или же первоначальный эрогенный мазохизм, который имеет своей характеристикой свойство быть защитой субъекта посредством субъекта, внутри субъекта, без опосредования внешнего объекта и объекта. Эта защита является отношением субъект – субъект, субъекта самим с собой, отношением, которое не опосредовано объектом. Это есть характеристика и сама суть мазохизма – сформировать такой тип отношения, и, наоборот, один лишь мазохизм дает субъекту возможность напрямую переживать себя самого без посредников. Фрейд говорит следующее о первоначальном эрогенном мазохизме: «…мазохизм ‹…› всегда хранит для объекта собственную сущность индивидуума» (ibid., p. 292; курсив мой. – Б. Р.). Так как первичный эрогенный мазохизм является сутью всех форм мазохизма, то эту характеристику находят каждый раз, но в различных и менее явных формах. Таким образом, в самой развитой и самой скрытой его форме при моральном мазохизме моральный мазохизм нарушает запрет Сверх-Я не с целью получения либидинозного удовольствие, а с целью вызвать собственную вину, эротизировать ее и наслаждаться этим мазохистически (Rosenberg, 1982a, p. 73–110). Это наслаждение, которое субъект получает от своих собственных чувств (вины), то есть от самого себя. Впрочем, известно то малое значение, которое придает мазохист (при других формах мазохизма, прежде всего при вторичном эрогенном мазохизме) личности, которая его садирует, использует его (манипулирует) как им угодно: его настоящей целью является получение наслаждения от собственного страдания. Даже садизм, который считается, согласно новому видению «Экономической проблемы мазохизма», проецированным мазохизмом, имеет своей целью (вспомним еще раз) дать садисту возможность наслаждаться посредством идентификации с садируемым объектом своей собственной жестокостью-страданием, то есть самим собой.

Человеческое существо может узнавать себя лишь посредством объекта и через проекцию (зеркало объекта) (см.: Rosenberg, 1981, p. 34), и оно может ощутить себя самого, узнать себя в качестве субъекта лишь благодаря мазохистическим переживаниям. Младенец в состоянии инфантильной тревоги ощущает себя в качестве страдающего субъекта, чувствует себя благодаря своим неудовлетворенным желаниям, благодаря тому, что отсутствует. В последующем развитии встреча субъекта с самим собой уже не будет происходить исключительно через страдание и через ее мазохистическое значение; мазохистическое значение отношения себя с собой переходит на задний план, однако оно от этого не становится менее скрытым. Оно может быть достаточно легко обнаружено в клинике: когда я сказал пациентке с деперсонализацией, которая жаловалась на тревогу (аутентичную), что она обнаруживает себя в этой тревоге, она сразу же поняла смысл сказанного и моя интервенция облегчила ее состояние, потому, что она обнаружила себя как субъект. Последний вопрос – ассоциация: не находим ли мы в декартовском сомнении, в сомнениях человека, захваченного четкой и ясной очевидностью, мазохистическое значение в предположении злой судьбы (среди других поводов для сомнений), которая может привести к ошибке даже в явных и однозначных ситуациях. Известно, что Декарт находит вновь благодаря своему сомнению (страданию в сомнениях) себя самого.

Кажется необходимым перед тем, как закрыть дискуссию об этом аспекте мазохизма, задать следующий вопрос: не является ли это отношение себя с самим собой, которое мазохизм делает возможным и реализует внутри самого себя, источником нашего представления о времени[26]. Фрейд в статье «По ту сторону принципа удовольствия» говорит следующее: «Здесь я позволю себе вкратце затронуть тему, которая заслуживает