– Красный к голубому не очень.

– А это как в русском модерне, только красный кантиком и потихоньку.

– По рустику, что ли?

– Можно и по рустику, я бы только бумбочки.

– Подождать придется, бумбочки только завезли, надо освежевать. Выбирать будете?

– На ваш вкус, и если все-таки возможно, побыстрей, я же голая, мне холодно.

– Я пока принесу вышивку вологодскую?

– Опять завязла? – раздался знакомый голос Устюга.

Пупель во сне обрадовалась ему, как родному.

– Сама даже не знаю, что я тут делаю, – проговорила она. – Вроде заказа жду, а на самом деле сижу на жердочке под проливным дождем и не знаю, то ли под дождь вылетать, то ли на ветке насквозь промокнуть? Спой мне песенку с хорошим концом, чтобы согреться и спокойно уснуть.

– Ты и так спишь, – проговорил Устюг.

– Это совсем не то, я хочу видеть чудесные сны и просыпаться бодрой, живой.

– Не хватает живости, – сказал мертвец, перевернувшись в гробу.

– Ты думаешь, все это бесполезно?

– Нет.

– А почему все время эти похоронные настроения? Я что, скоро умру?

– Ты не умрешь.

– Никогда?

– Когда-нибудь, но не сейчас, не скоро.

– Откуда ты это знаешь?

– Давай отойдем отсюда, тут как-то вязко.

Пупель открыла глаза. Теперь она наконец– то поняла, почему ей так холодно и мокро. Она находилась по горло в жутком, самом, что ни на есть, настоящем болоте. Хлюп, хлюп и пузыри...

– На помощь, спасите! – закричала она. Ужас проник вовнутрь. Ей казалось, что через минуту эта грязная вонючая ряска сомкнется у нее над головой.

– Я не успел рассказать до конца тебе ту историю.

– Вытащи меня отсюда, я сейчас захлебнусь, ты что, не знаешь, что нет ничего на свете хуже, чем слушать сказки, лежа в луже.

– Пройдемся по галерее, как пахнут розы, посмотри, вдали море – бирюзовое, прозрачное. Забудь обо всем, не завязай, ты чувствуешь бриз?

Пупель шла по мраморной с изящными перилами галерее. Высокие шпильки белых лодочек стучали по мрамору, цук-цпук, на голове широкая шляпа с белой розой, кремовая юбка с огромным разрезом до полу, легкая батистовая кофточка с выстроченными складками, бусы из слоновой кости, завязанные элегантным узлом.

– Здорово я разоделась, так прямо-таки неожиданно, интересно, почему мне раньше всегда казалось, что на высоких каблуках ходить неудобно, я просто лечу, даже прыгать могу.

Пупель подпрыгнула и ненадолго зависла в воздухе.

– Полетели к морю, – просвистел Устюг.

Они сидели у камина. Огонь полыхал вовсю, поленья трещали и шипели.

На столе стояла супница с розочкой.

«Розочка – точно такая же, как на моей шляпе», – подумала Пупель.

– Ешь суп, а я буду рассказывать, – произнес Устюг тоном заботливой мамаши.

– А хлебушка можно? – Пупель сглотнула слюну.

– Вот он на тарелочке, намажь маслом.

Пупель откусила кусок и съела ложку горячего овощного супа с геркулесом.

– Сметанки нет?

– Открой глаза, она уже давно на тебя смотрит и улыбается белой жирной улыбкой.

– Давай, рассказывай, меня просто раздирает любопытство.

– Сейчас полешко в камин подброшу.

– Я, честно говоря, все время думаю о твоем рассказе, просто не сплю от всех этих мыслей.

– Ты как раз спишь.

– Давай не будем препираться, просто, пожалуйста, что там дальше было?

Устюг неторопливо, как заправский сказочник, начал свой рассказ.

Второй рассказ Устюга о городе Пермолоне

Что за город Пермолон! Диво-дивное, чудо-чудное! Ах, что за город, ах, что за столица! Только с некоторых пор в городе стали странные вещи твориться. Ох, чудные дела стали происходить. После того как наконец-то нашли пермолонцы то, чего им не хватало в жизни, как-то по-особому все им стало видеться. Надо было им приспосабливаться к новым условиям. К новому всегда потихоньку привыкаешь. Раньше-то, когда у них врагов не было, что за жизнь – живи себе и в ус не дуй, думать практически не надо было. А теперь-то – совсем другое дело. Теперь– то надо все время быть начеку, мозгами шевелить. Мало-помалу магазины стали закрываться, а те, что открытыми оставались, товар держали не на самом видном месте, кто его знает, что будет? Как-то освещение на улицах перестали включать, много света – хорошо видно, а в темноте спокойнее, вроде темно, и ладно. Хрустальные крыши на небоскребах перестали надраивать, чтобы те не блестели и блеском своим народ не смущали. Бассейны и фонтаны решили обезводить, в воде этой правды нет, чего хлобыщет? А с питанием просто вообще полные непонятки получились. Теперь все время вставал вопрос – хочешь ты есть или нет?

А дело было так. После той, первой истории президент призадумался. Он так призадумался сильно, очень жалел, что не ему в голову эта идея пришла идти с врагами до конца. И вот он решил немного все по-своему сделать, чтобы все поняли, кто есть кто – кто президент, а кто гусь лапчатый и лук репчатый. Вот он собрал палаты, верхнюю и нижнюю, народу, правда, в них поубавилось, но всем известно – меньше народу – больше кислороду. Вот он собирает палаты и так, туда-сюда, всякую белиберду им говорит, усыпляет бдительность: о погоде, о природе, сколько посеяли, сколько пожали, сколько мяса, сколько молока и разную другую мурень несет. Палаты расслабились, думают, если так и дальше пойдет, то пущай течет-льется. Некоторые из палат даже задремали, под «столько-то процентов молока, столько-то центнеров пшеницы». И тут вдруг ни с того ни с сего президент спрашивает, нежно так, ласково, – вы не проголодались, кушать-то никто не хочет? Все встрепенулись, орут, глотки дерут – очень хотим, все голодные, как волки. Только некоторые не отвечают, потому что спят крепким сном, утомились про проценты слушать, укачал их президент. Неспящие все с мест повыскакивали и на низком старте стоят.

А президент-то не промах. Он смотрит так внимательно на них и произносит.

Он так с улыбкой произносит: «Что же это вы голодаете, что ли? Неужели у нас в Пермолоне, что ли, голод, что же вы на работу голодными приходите или же вам денег на еду не дают?» Те, которые спали, проснулись, сидят, молчат, напрягаются. Самое интересное-то они проспали. А президент именно к ним обращается: «Вот я смотрю, не все у нас голодают, есть некоторые – патриоты и настоящие пермолонцы, не хлюпики. А посмотрите на этих голодающих: вот где сконцентрировались настоящие враги, в самой, так сказать, сердцевине, в наших палатах. А с врагами как у нас?» Те, которые спали, хором воскликнули: «ДО КОНЦА!»

Пупель проснулась, открыла глаза. За окном было раннее утро. Она опрометью бросилась к своему столу и начала писать.