Реакция последовала не сразу. Еще некоторое время Коняшкин смотрел в окно, а Погост, видимо, очень глубоко смотрел в свои мысли. Но все-таки после повторной реплики – стол накрыть – оба как-то шевельнулись в сторону стола.

– Красивый вид, – молвил Коняшкин.

Погост как-то руками развел, видимо, проверяя, сможет ли он раздвинуть стол.

– Нельзя ли поживее двигаться!!! – На пороге стояла недовольная Надя. – Вы что, спите, что ли?

Моментально стол был раздвинут, появились тарелки и буквально через несколько минут вся странная компания оказалась за столом. Надя включила телевизор.

– Умоляю, не надо, – прозвучал неожиданно высокий голос доктора Погоста.

Все с недоумением уставились на него.

– Что может быть лучше общения, зачем смотреть в «ящик» и ждать от него указаний.

– А как же Новый год? – возмутилась Надя.

– Надюша, не надо выставлять себя глупее, чем ты есть, – фальцетом пропел Погост. – Новый год отмечали задолго до того, как появились всякие глупые технические изобретения. Читай больше Штейнера, многое почерпнешь и не будешь так привязываться к догмам.

Пупель и Магда переглянулись. Причем Пупель показалось, что они подумали одно и то же. Коняшкин захлопал глазами.

– Разлей шампанское, Марк! – повелительно-указательно выговорила Надя.

– «Вошел, и пробка в потолок», – продекламировала Пупель.

Магда улыбнулась, Погост не прореагировал, Коняшкин разливал шампанское в бокалы, Надя резала студень.

– А музыка у тебя есть? – обратилась она к Пупель.

– Музыки у меня много, только не знаю, что бы подошло к новогоднему празднику, – сказала Пупель.

– Все бы вам себя травить, все бы отвлекаться, – произнес Погост. – Что, просто нельзя созерцать – вот стол, вот вино, вот кушанье, вот компания, что еще надо?

– А что нам теперь, о науке разговаривать? – Надя проговорила это с явным раздражением. – Ой, скорее, без пяти, надо проводить старый год, давай тост, умник, – обратилась она к Погосту.

Тот взял бокал, закатил глаза и таким совершенно не тостовым голосом заговорил: «Особенно интересна в этом смысле его книга „Hackel ind seine Gegner“.

– Пусть все хорошее останется с нами, а плохое уйдет, – сказала Магда.

Все, кроме Погоста, посмотрели на Магду с благодарностью. Чокнулись.

– А теперь с Новым годом! – закричала Надя. – Марк, включи срочно телевизор, уже, поди, куранты бьют.

Телевизор был включен. Все еще раз чокнулись и допили шампанское.

– Давай посмотрим музыку, – обратилась Надя к Пупели. Они вышли из-за стола и начали рыться в пластинках.

Погост временно остался во главе стола. Он смерил сидящих Магду и Марка снисходительным взглядом и выговорил мысль, которая явно сидела в голове:

– В отношениях Штейнера к позитивной науке особенно ярко отразилась широкая терпимость его миросозерцания и его глубокое проникновение в смысл исторического процесса. Как он Геккеля защищал от врагов.

– Конечно, это совершенно не новогодний разговор, – произнесла Магда, – но, чтобы закрыть тему, я бы вот что вам на это сказала, хоть Штейнер и защищал Геккеля, но птица птице рознь, и есть две большие разницы между монизмом Геккеля и философией доктора Штейнера. Геккелевский монизм не заключает в себе нравственного начала: с его точки зрения, все мировые явления, от мельчайших химических соединений до высочайшего человеческого духовного творчества, развиваются естественномеханическим путем, и всё, могущее объяснить их, заключается внутри самого физического мира. Поэтому всякая человеческая действительность с точки зрения монизма есть лишь частица всеобщей мировой деятельности, и деятельность эта не стоит ни в какой связи с высшим нравственным мировым порядком и нисколько не зависит от него. Зачем тогда жить? Думать, чувствовать, свершать открытия?

Погост с удивлением уставился на Магду. Он явно не ожидал такого поворота событий, в растерянности он смог выговорить только: «Ну, в общем, хотя, и может, вы и правы, несмотря на, так сказать...»

Пупель из угла комнаты наблюдала за этим странным диалогом.

– Я вообще не вижу никакой музыки, – расстроенно проговорила Надя.

– Джаз есть? – неожиданно вынырнув из Штейнера, спросил Погост.

– Вот тут старые пластинки, такой старенький милый джаз, – залепетала Пупель.

– Ну, хоть что-то, хоть этот псивый старый джаз, – проворчала Надя, – а то я совсем уже сейчас сдвинусь на фиг, не под Брукнера же танцевать.

Пластинка с шипением жарящихся котлет заиграла старомодный квикстеп.

Надя начала смешно выкренделивать ногами всякие штуки. Вечер потихоньку налаживался, приобретая элементы праздничности, в телевизоре без звука происходил огонек, пластинка хрипела: «The moon was yellowy».

Погост выполз из-за стола, решив, видимо, передохнуть от Штейнера, и пригласил Пупель на танец, Марк и Надя уже вытанцовывали вовсю. Магда невозмутимо сидела на диване и курила, вид у нее был удовлетворенный и умиротворенный.

Рядом с Погостом Пупель чувствовала себя миниатюрной фигуркой в руках великана. И странно ей было видеть так близко около себя этот огромный подбородок, лохматую голову и большие-пребольшие серые глаза.

Изредка Пупель поглядывала на сидящую Магду. Ей почему-то очень не хотелось, чтобы та чувствовала себя одинокой. Их взгляды встречались, Магда улыбалась своей таинственной улыбкой. За весь вечер только Марк не произнес ни одного слова. Надя оттаяла, старые пластинки не подкачали, все потихоньку елось и пилось, пилось не потихоньку, это только к слову было сказано.

В какой-то момент Пупель почувствовала, что она совершенно пьяна, голова кружилась, четкость пропадала, и непонятно было – хорошо ей или плохо, она постоянно танцевала с Погостом. Он пару раз приглашал Магду, но та отпиралась, что ей ленно, что она и без танцев прекрасно себя чувствует. Погост переключился на Пупель. Он сильно выпил, глаза его блестели.

Внезапно Пупель ощутила, как это пишется в романах, жаркий поцелуй в шею, и опять же, как в романах, все тело ее пронзило чувство блаженства и всяких там желаний и бог знает чего.

Вспоминая это позже, она никак не могла взять в толк, как это все случилось, почему и зачем? Она, тогда еще совсем юная и неопытная, попалась, как говорится, как птичка в клетку. И совсем-то он ей не нравился, и вообще, и прочее и прочее. В общем, все, как в бреду. Погост что-то шептал ей в ухо, половину она не слышала, может, и слушать не хотела. Ее несло на всех парусах куда-то в такие дебри, о существовании которых в себе она даже и не подозревала. Бесстрашная Пупель плыла неизвестно куда, ни о чем не думая.

– Есть только одна проблема! – почти прокричал в ухо Погост.

– Что, что? – непонимающе шелестела Пупель.