– Это… это ужасно… – даже не пытаясь сдерживаться, я рыдала себе в ладонь. – Что же делать, Матвей Александрович… Я не смогу теперь даже на лекции ходить…

Железной рукой Матвей вдруг обнял меня за шею и притянул к себе.

– Да не реви ты, дуреха… Сама ведь виновата во всем… – в противовес грубым словам, он обнимал меня, гладил по руке, и целовал в лоб – да так ласково, что я еще больше разнюнилась, заливая его рубашку слезами. – Тшш… Да хватит, уже мокрый весь… Разберемся… Меня тоже, между прочим, из-за этого видео выгнуть могут…

– И что? – всхлипывала я, цепляясь за него. – Вы хоть архитектор… вас куда угодно возьмут… а мне теперь жизни нет… Засмеют и зачморят…

– Это тебя-то зачморят? Ты же невеста моя – никто не посмеет над тобой смеяться, пока я декан! – судя по его тону и чуть замедленному голосу, коньяк успел выстрелить и ему в голову.

И тем не менее, он наливал себе еще.

Хотя нет, не себе. Мне.

Дрожащей рукой я потянулась к стакану, что он протягивал, и выпила еще один большой глоток. Поморщилась, когда он поднес к моему рту лимон – и откуда только взял? – укусила, мешая его кислый вкус с горечью слез.

– А если… если вас уволят?

– «Тебя», Максимова. Мы на «ты» договорились, помнишь?

Я завороженно уставилась на него сквозь мокрые ресницы.

– Вы же говорили… только на людях…

– Когда я такое говорил? – его голос отчего-то стал хриплым, и смотрел он уже не в мои глаза, а на мой рот, полураскрытый оттого, что из-за слез немного заложило нос и стало нечем дышать.

– Вчера… – невольно подражая ему, я тоже понизила голос. – И сегодня… и по телефону…

Его палец очертил мои губы, чуть придавливая их. И скользнул внутрь, плотно ложась на язык, гуляя по нему и по внутренней полости щек...

– Знаешь, сколько раз я представлял, как беру этот рот? Как трахаю его, поставив тебя перед собой на колени?

Вместо ответа я сомкнула вокруг него зубы, довольно сильно кусая за палец.

А такого вы себе не представляли, профессор? – говорили мои глаза.

Но он не отдернулся и не испугался. Наоборот – ухмыльнулся, будто его забавляли такие вольности. Будто знал, что с его членом я такого никогда не сделаю – сдрейфлю и позволю ему трахать мой раскрытый рот, так как ему захочется. Так, как он и «представлял».

А мне вдруг захотелось стереть с его лица эту самоуверенную, всезнающую ухмылку. Захотелось, чтобы он потерял контроль и растекся передо мной, как тающий воск на свече.

А потому я перестала кусаться и не сводя с него взгляда, всосала наглый, орудующий у меня во рту палец – глубоко и на всю длину.

О да, профессор… Звук, который он издал, был само совершенство. Как и его вдруг расслабившаяся челюсть, как и закатившиеся на мгновение под веки зрачки.

Твою ж мать, и это только палец!

Сама не понимая, что делаю и зачем, я поднялась выше, освобождая палец… дурея от его коротких, рваных вдохов и выдохов, от его пьяного взгляда – пьяного совсем не от алкоголя! – и втянула его назад, в то же самое время поддаваясь его рывку усадить меня на колени, туда, где уже всё колом стояло от моих шалостей…

– Играешь с огнем, Максимова… – он предупреждающе сузил глаза, когда я снова выпустила из рта его палец, водя теперь по нему сверху вниз языком.

– Лера… – машинально поправила я, сосредотачиваясь на том, чтобы облизать вокруг его пальца – что было совсем не просто.

Внезапно он забрал руку, портя мне всю малину, и резко поднялся – прямо так, вместе со мной.

Слегка покачиваясь из-за лишней тяжести (а, может, из-за алкоголя), вынес меня из комнаты и куда-то понес. И только спустя пару секунд, ошалевшая, взбудораженная, я поняла, куда.

Бросил с размаху на широченную кровать и дернул себя за ремень брюк, одновременно неловкими пальцами пытаясь расстегнуть рубашку.

– Новое условие, Лера, – проговорил, уставившись между моими чуть расставленными ногами, будто его взгляд туда магнитом втягивало.

– К-какое? – точно таким же взглядом я смотрела на его тело, постепенно освобождаемое от одежды.

– Простое…

Рубашка полетела на пол, за ней брюки, и матрас вокруг меня прогнулся под одним очень возбужденным деканом. Матвей навис надо мной – в одним боксерах, прекрасный, как бог из греческих легенд.

– Ты делаешь все, что я скажу – причем сразу же, без слез, без стеснения… по щелчку, как говорят. Я же за это… уничтожаю видео и наказываю всех виновных.

Я испуганно уставилась на него.

С одной стороны, уже настроилась на почти добровольный секс – в надежде, что за пару раз он удовлетворится и отвяжется.

С другой…

– Что значит «все, что я скажу»?

Его рот расплылся в плотоядной улыбке.

– Именно то и значит. Все, что я скажу. Никаких двойных смыслов и интерпретаций.

С секунду я хлопала ресницами, вспоминая все те гадости, которые он собирался со мной делать в кабинете. И мне сейчас на все это ему карт-бланш выдать?

Я категорически замотала головой.

– Не-не-не, я не готова…

Улыбка на его лице исчезла так быстро, что я еще больше испугалась. Пришлось уточнить.

– То есть, готова… но… не на все. Мне еще на лекциях сидеть.

Последнее я, конечно же, не собиралась говорить вслух. Как не собиралась и эдак красноречиво елозить по кровати, будто сама моя пятая точка говорила – нет! Не надо нас «во все дырочки»!

Донской рассмеялся прямо в мое побагровевшее от стыда лицо, наклонился и мягко, ненавязчиво поцеловал – будто успокаивал. Или хотел убить мою бдительность.

– Никто не собирается трахать тебя в задницу, Максимова. По крайней мере сегодня.

Я напряглась, упирая рукой ему в грудь.

– Ээ… То есть вы… ты в принципе хочешь?

– А что тебя так пугает? – он откатился в сторону и лег рядом, опираясь на локоть.

– Ну… – совершенно красная, не понимая, как мы вообще дошли до этой темы, я теребила край платья. – Я еще ни разу… там... ни с кем…

И замолчала, пожалев, что мы вообще заговорили про такой вот нестандартный секс. Потому что ежу понятно, что раз там я боюсь, а здесь – не боюсь, значит здесь мне уже бояться нечего.

Вот так мимоходом я сообщила декану, что уже не девственница.

Ожидая презрения и насмешек, я закрыла глаза и так лежала, сжимая руками все тот же подол платья.

Он молчал.

Потом встал с кровати, куда-то ушел, и по звукам я поняла, что он наливает себе еще коньяка.