— Почитай мне?

— Я должен возвращаться.

— Но сегодня праздник! Все поют за окном!

— Эйдан плох, леди Кетрисс не в себе, кто-то должен все это…

— Ты всегда так говоришь, — фыркнула девочка, с укором сдвигая черные брови. — Вечно делаешь все за всех! За младшего брата, за дядюшку, за…

— Ты слишком разумна для своего возраста, — он хмыкнул в кулак и понизил голос до максимально серьезного. — Только тебе могу доверять. Поэтому ланта Эллайна здесь.

— И что мне с ней делать? — Талия деловито расправила плечи, приняв на них возложенную ответственность.

— Не мешай отдыхать. С утра принеси завтрак, потом проводи в купальню. Я пришлю к вам Браксаарда с нормальной одеждой, он сопроводит гостью в замок.

— Почему дядя Марибо, а не ты?

По комнате пробежался ветер и колыхнул краешек одеяла, свисавший с кровати. Почти такой же вихрь, позабытый герцогом, сейчас бушевал внутри меня. Клубился в животе, разгоняя искры, вызывая смятение и неловкость.

— Так будет… правильнее.

— А что стало с ее платьем? — в дверной щелке опять сверкнул любопытный черный глаз.

— Ланта Эллайна… кхм… оделась не по погоде.

* * *

Утром я долго пыталась понять, где оказалась. Не графское имение, не замок Эквеноров… А чей тогда этот дом?

В мою руку, свесившуюся до дощатого пола, тыкалось нечто мокрое и шерстяное. И розовое, если верить сонным глазам. Разлепив веки, я опознала в негоднике «Пушка».

Он чем-то походил на подросшего детеныша саблезубой вирры. Только почему-то розового цвета и с двумя распушенными хвостами. Если бы не фирменный оскал и внушительный размер, сошел бы за каффу или еще что милое, одомашненное…

— Б-брысь… Брысь! — шикнула на исчадие и испуганно поджала ноги. И руку от пола убрала и под одеяло спрятала.

Сейчас под грудой плотной, жаркой ткани было уютно, а кончик носа, наоборот, мерз. Вид за окном был незнакомым: дальний кусочек площади, покатая крыша конюшни, свалка каких-то тюков, припорошенная снегом… Снегом!

Варх Всемогущий! Забыв про Пушка, я вскочила с чужой кровати — массивной, крепко сбитой, мужской. Ойкнула от внезапной боли и, согнувшись, подползла к окну. На ходу кутаясь в одеяло, прилипла к стеклу. За ним… за ним все было абсолютно белым!

Ташерские горы переоделись в хрусталь и серебро. Дома примерили нарядные снежные шапки, перила заледенели и переливались на свету. В сосульках, свесивших острые бока с фонарей и крыш, искрили сотни дорогих кристаллов.

Словно кто-то велел подать парадный сервиз к визиту дорогих гостей. И прислуга за ночь достала из хранилища все самое драгоценное, самое блестящее. И щедро рассыпала столовое серебро по белым шелковым скатертям.

— Дядя Марибо принес вам теплую одежду, — в комнату просунулась лохматая чернявая голова. — Там холодно с непривычки. Вы ешьте, ешьте… И купайтесь: нелла Фонтиера согрела ванну. Браксаард подождет, он только за кофе сел. Нхар варит хороший, редкий… с самого Анжара…

Талия тараторила и тараторила, скрывая за болтовней волнение. Она активно жестикулировала, указывая то на поднос с дымящейся чашкой, то на стену, за которой вполне могла обнаружиться купальня. А сама косилась на мои голые пятки, торчащие из-под одеяла. Гости тут были чем-то непривычным, новым, это чувствовалось в напряженном воздухе.

Оставшись наедине с тяжелыми воспоминаниями и зимним пейзажем, я торопливо поела. То ли от холода, то ли от ночных испытаний, но аппетит разгорелся нешуточный. Я едва успевала жевать, уплетая обильный северный завтрак и запивая все это горячим травяным взваром.

Затем долго купалась, тщательно смывая с себя следы позора. Невидимые отпечатки, оставленные чужим мужчиной. Его прикосновениями, которые следовало бы забыть немедленно… Но порывистая стихия, заселившаяся в меня прошлой ночью, до сих пор их не выдула, не выветрила!

Я с ужасом поглядела в зеркало. Да всякий ташерец, встреченный по пути, поймет, отчего припухли эти губы! И почему порозовели щеки! И… и вообще.

Толком не обтершись, я замоталась в полотенце и уселась на мокрую плитку. В купальне было напарено так, что за белым туманом отставленную руку не увидишь.

Может, меня тут забудут? Не найдут до весны? Эйдан объявит себя свободным, пригласит в Ташер другую южанку — с красотой яркой, броской, гордой, полностью его вкусу соответствующей…

— Передай огненной ланте, что нам пора, — послышалось за стеной. Я узнала по шаркающей походке старого вояку, советника герцога. — Сир Эйдан пришел в себя, ее ждут в нижних покоях…

В купальню просунулось виноватое личико Талии, и я кивнула.

— Я слышала, — выдавила севшим голосом. — Я сейчас соберусь.

Эйдан пришел в себя! Это радостное известие. Конечно, радостное. А то, что грудь заполняется холодом и тоской — это все от нервов.

* * *

Закутавшись в теплый зимний плащ по самый кончик носа, я покладисто шла за Браксаардом. Дорожку к герцогскому замку за утро расчистили и посыпали голубой крошкой, от которой сапожки совсем не скользили. Иначе бы я непременно растянулась после первого же шага: снег был непривычен ни моему взору, ни моим ногам.

От белизны вокруг резало глаза. В Эшере не бывало настоящей зимы, в здесь… Здесь, казалось, даже воздух был пропитан особой морозной магией. Привлекательно-пугающей, жуткой и ошеломительно красивой.

— Леди Кетрисс, — коротко поклонилась встречавшей у порога женщине.

— Как ты, Эллайна? — она глядела на меня со смесью сочувствия и благодарности.

Захотелось тут же нырнуть в ближайший сугроб! Они все знали, все… Неудивительно: сами отправили задолжавшую южанку в Погибший сад. На алтарь к чужому мужчине. И по тому, как разгорелось пламя на башнях и куполах, не могли не догадаться, чем все закончилось!

Теперь северяне всегда будут на меня смотретьтак, не давая ни на секунду забыть о позоре?

— Эллайна?

— Я напугана. Смущена. И сбита с толку, — прошептала, пряча глаза под капюшоном и входя в замок через главную дверь.

— Чего ты боишься?

Проще было сказать, чего я не боюсь… Пугало решительно все. От наступившей зимы до очнувшегося мужа.

— Оказаться там и замерзнуть, — я послала задумчивый кивок к запертым воротам, и дверь за моей спиной закрылась.

Северяне давно вернулись в крепостные стены и хорошенько заколотились, прячась от изнаночной ночи. Больше к храму никто с танцами и песнями не ходил.

— Насмешили! — из коридора, освещенного небольшими огненными чашами, послышался холодный голос Нетфорда. — Южанке ли бояться снега? Ваша стихия вас всегда согреет.

Мазнув по мне неопределенным взглядом, герцог отвесил леди Кет учтивый поклон.

— Эйдан встал? Он принимает? — деловито уточнил у хозяйки, ослабляя черный узел плаща, затянувшийся на шее. — Что говорит лекарь?

— Эйдан хочет видеть Эллайну,