с двуглавым орлом, выложенным бриллиантами, – ювелирные табакерки, золотые часы-луковицы и фамильные бриллианты, чтобы потом продать их на городском блошином рынке; последними обычно уходили семейные иконы.

Константинополь представлял собой один большой базар, полный шума, лая бродячих собак, выкриков уличных торговцев и нищих. Но для массы растерянных и измученных беженцев, ютившихся в крошечных комнатках, кишащих насекомыми, зима 1920–1921 года стала периодом полного отчаяния. Множество детей потерялось во время бегства; теперь они ночевали на улицах и просили милостыню. Некоторые русские женщины, чтобы прокормить детей, продавали остатки одежды, так что им не в чем было выйти из дома45. Повсюду, куда ни глянь, попадались на глаза отчаявшиеся, обнищавшие русские: бывшие генералы работали в прачечных и на кухнях; графини и княгини мыли полы и тарелки, стояли на углах улиц или на мосту Галата, пытаясь продать блузку, форменный мундир, пригоршню медалей, букетик фиалок, пару сапог или старую зимнюю шубу. Когда последние ценности были распроданы, женщинам-эмигранткам ничего не оставалось, кроме как податься в проститутки и окунуться в жизнь ночных кабаре, танцевальных залов и наркопритонов46. Видеть гордую русскую аристократию «низведенной до паразитирования и торговли собой в левантинском городе было ужасно», – писал капитан Эван Кэмерон47.

Многие продолжали поиски родных, с которыми разлучились в ходе эвакуации. День за днем они приходили на набережную; начался выпуск эмигрантской газеты, где публиковались жалобные объявления:

Разыскивается Петр Иванович Доброхотов, штабс-капитан 114-го Новоторжского пехотного полка. О нем не было вестей с первой одесской эвакуации. Просьба писать по адресу…

Тех, кто что-нибудь знает о судьбе Шуры и Кати Петровых, 17 и 19 лет, из Новочеркасска, просят срочно сообщить их матери по адресу…

Попутчики по второй Новороссийской эвакуации с верхней палубы парохода «Рион», просьба – сообщите скорей ваш адрес…

Шурик, пожалуйста, ответь! Мы с мамой получили визы в Аргентину. Пиши по этому адресу…48

Александр Вертинский смог устроиться артистом в ресторан-кабаре и собрать достаточно денег, чтобы купить себе греческий паспорт и билет до румынской Констанцы, но для большинства его соотечественников получение визы и паспорта для переезда в другую страну представляло огромные трудности. После прибытия в Константинополь тысячи эмигрантов неделями и месяцами влачили жалкое существование, дожидаясь, пока союзнические правительства решат, кого из них впустить к себе и как обеспечить им переезд в Европу. Поскольку ожидание затягивалось, Константинополь начал русифицироваться. Повсюду слышалась русская речь; на улице Пера появлялись вывески русских ресторанов, кабаре, магазинов, контор, врачей, адвокатов, аптекарей и даже частных школ. Для тех, у кого водились деньги, поставлялись Смирновская водка и черная икра49.

Некоторых бывших военных уговаривали вступить во французский Иностранный легион – иными словами, подписаться на то, чтобы пять лет провести в пустынях Северной Африки или джунглях Индокитая, рискуя умереть от солнечного удара или тропических болезней где-нибудь на задворках французской колониальной империи. Однако бо́льшая часть бывшей деникинской армии была вывезена в Галлиполи, где встала военным лагерем; пятнадцать тысяч донских казаков и гражданских лиц выехали на греческие острова, Лемнос и другие, в Мраморном море, где подверглись еще более суровым испытаниям, живя в палатках на выжженных голых равнинах, с крайне скудными пайками50. Еще шесть тысяч беженцев, не сумевших высадиться в Константинополе или, в качестве альтернативы, Бейруте или Александрии, на некоторое время осели в городке Бизерта во французском протекторате Тунис. Значительный контингент белых офицеров с семьями предпочел плыть через Адриатику в Сербию, на тот момент часть недавно образованного королевства Югославия, или другие балканские страны, в частности в Болгарию и Румынию. Пока Лига Наций, французское правительство, американский Красный Крест и различные благотворительные организации прилагали усилия для того, чтобы разместить беженцев по месту прибытия, европейские страны спорили насчет того, сколько людей они готовы принять у себя и на какую финансовую помощь те могут рассчитывать. Наконец Франция заявила, что согласна взять большинство русских под свое покровительство51. Для этого имелась веская причина: после четырех лет разрушительной войны и гибели тысяч мужчин Франция срочно нуждалась в рабочей силе для восстановления промышленности, работы на шахтах и фабриках на северо-востоке страны, а также в сельскохозяйственном секторе.

За прошедшее столетие предпринималось немало попыток точно определить численность русской эмиграции. Официальной регистрации эмигрантов в Константинополе и других перевалочных пунктах не проводилось, а приблизительные цифры значительно отличаются в разных источниках. По более-менее адекватным оценкам около миллиона русских бежало из большевистской России, направляясь преимущественно в крупнейшие европейские города Берлин и Париж52. В следующие пять лет Константинополь (в 1924 году переименованный в Стамбул) стал транзитным пунктом для примерно 250 тысяч русских беженцев. В 1922 году в городе проживало около 35 тысяч русских, но к 1930-му их количество сократилось до трех тысяч53.

* * *

Спустя некоторое время после возвращения на родину капитан «Рио Негро» Кэмерон получил письмо от Веры Евдокимовой, русской эмигрантки, плывшей на его корабле. Из Константинополя они с мужем добрались на пароходе до Марселя – «восемь дней без нормальной пищи, да еще и все разболелись из-за ужасной погоды». Но потом:

Наконец-то Марсель и Париж… Никогда в жизни не забуду я наш приезд в Париж тем вечером. Мы прибыли на Гар-дю-Нор, имея на двоих всего пятьдесят франков. Мы никого не знали, оба были усталые и голодные, совершенно одни, потерянные в громадном городе.

Сложно было заново начинать жизнь с нуля, но Вере удалось устроиться на работу в модный дом. «Думаем ли мы, что когда-нибудь вернемся в Россию? – спрашивала Вера и сама же отвечала: – Я так не думаю. Потому мы стараемся сохранять мужество и, несмотря ни на что, продолжать жить!» Читая ее письмо, капитан Кэмерон гадал, что случилось с другими людьми, которых он спас из России. «Где они оказались? Что они делают?»54

Что сталось с тысячами других членов «русской эмигрантской армии», прибывшими в Париж без гроша, но благодарными судьбе за спасение от гражданской войны в России?55 Голод и лишения преследовали их в первые, самые тяжелые, годы во Франции, но Париж все-таки давал надежду на будущее. Как вспоминал писатель Марк Вишняк об их с женой приезде на поезде из Марселя 23 мая 1919 года, когда они имели при себе лишь две плетеные корзины, вмещавшие все имущество, Париж показался им «новой Меккой, новым Вавилоном». Как лягут для них кости, брошенные судьбой? В любом случае все будет лучше, чем жизнь в совдепии, как окрестили