Кузминской, схему Розенберга я буду сочетать с подходом Мишеля Фуко, обращавшего особое внимание на использование официальной медицины в качестве орудия доминирования и подавления по отношению к изгоям общества, особенно сумасшедшим[75].

В начале книги я сослался на журнальную заметку о том, как в январе 1862 года бешеный волк поздно вечером напал на белорусскую деревню и покусал пятьдесят девять человек, прежде чем был убит. Теперь мы повторно обратимся к этому событию и более тщательно изучим его последствия (в том числе лечение, предпринятое местным врачом Грабовским, и самостоятельные попытки пострадавших найти помощь), чтобы лучше понять взаимозависимость медицинских и народных способов борьбы с бешенством в России за два десятилетия до появления вакцины Пастера [Страшный случай 1862][76]. Как докладывал Грабовский своим коллегам из Виленского медицинского общества через несколько месяцев после нападения, примененное им лечение состояло в тщательном промывании ран и наложении припарок с раствором мышьяка (сторонником этого способа был его современник Н. А. Арендт, к чьей деятельности я еще обращусь). Хотя, по признанию самого Грабовского, это лечение не принесло видимых результатов, он в соответствии с передовыми методами развивающейся медицинской науки вел подробные записи о течении болезни и состоянии пациентов. Сорок один человек заболел бешенством и умер, а двадцать два остались здоровы (Грабовский учитывал и тех людей, которых волк покусал еще до появления в деревне). У первого пострадавшего симптомы проявились через двадцать дней после нападения, а у большинства – в течение месяца. У нескольких человек болезнь проявилась только спустя несколько месяцев. От появления симптомов до смерти проходило в среднем три дня [Там же: 102–103].

После изложения результатов лечения, примененного Грабовским, статья сосредоточивается на описании человеческой драмы, последовавшей за трагическим происшествием, в том числе отчаянных попыток со стороны жертв найти неофициальные способы лечения у народных целителей. Некоторые зараженные склонялись перед неизбежным и прощались с близкими, стоически принимая свою судьбу. Другие, утратив доверие к профессиональной медицине в лице доктора Грабовского, на стороне которого всецело находится анонимный автор статьи, становились жертвами шарлатанов, не замедливших явиться с предложением различных народных средств:

После первого смертного случая явилась толпа шарлатанов с несомненными средствами лечения от бешенства и, не смотря на бдительность докторов, фельдшеров и прислуги, прокрадывались к больным, которые с отчаяния добивались во что бы то ни стало увидеться с ними, в чем трудно было отказать им, ибо они уже перестали обращаться за помощью к медицине. Что давали знахари этим больным, мы не знаем, ибо они это скрывали. Один из них привез с собой несколько хлебов, на кусках которых были написаны слова талисмана, будто заклинающие бешенство. Другой советовал добыть сердце убитого волка, сжечь его на угольях, потом истереть в порошок и давать больным в водке. <…> При таком огромном числе жертв этого несчастного случая, грустно становится вспомнить, что наука до сего времени еще не открыла способов лечения от укушения бешеного зверя [Там же: 104].

Сетования, завершающие статью, красноречиво выражают чувство бессилия, до появления вакцины Пастера неизменно сопровождавшее любые попытки помочь пострадавшим от укусов бешеных животных. В России XIX века против бешенства применялся широкий спектр методов, многие из которых использовались и в Европе. Среди них были и народные средства, и различные медицинские процедуры, но ничто из этого не давало эффективного результата, и даже паллиативное воздействие достигалось крайне редко; при этом способы, употреблявшиеся против бешенства на протяжении ста лет до вакцины Пастера, отличались разнообразием, а нередко и жестокостью[77]. И хотя в статье 1862 года эффективными не оказываются ни медицинские, ни народные средства, в ней явно противопоставлены знахари-шарлатаны, которые посредством народного целительства, укорененного в религиозном и языческом мировоззрении, пытаются извлечь выгоду из тяжелой ситуации, и профессиональные медики наподобие Грабовского, пытающиеся проанализировать ее с помощью еще формирующихся методов научного исследования и поделиться наблюдениями с медицинским и научным сообществом. В этом смысле Грабовский и его коллеги соответствуют определению, предложенному Розенбергом: «…врачи как выразители и проводники крупной отрасли, не имеющей конкуренции» [Rosenberg 1992: XVI]. Грабовский точно указывает, у какого процента пострадавших развилась болезнь (обычно при нападении волков это число было значительно выше), как долго продлился у каждого инкубационный период и какие симптомы проявились; все это отражает попытки профессиональной медицины создать рациональную основу для анализа бешенства и экспериментировать с доступными средствами, продолжавшиеся и до, и после появления вакцины Пастера.

За сто лет, предшествующих клиническим экспериментам Пастера, в которых научный метод получил самое тщательное применение, в России были опубликованы десятки статей, книг и брошюр на тему бешенства. Я вкратце затрону некоторые образцы подобных работ, относящиеся к 1780, 1840, 1859 и 1880 годам, чтобы обозначить медицинский контекст литературных сочинений Чехова и Кузминской. Эти тексты покажут, каким образом ранний медицинский дискурс в России, по определению Розенберга, «оформлял» бешенство до появления вакцины Пастера и какой страх бешеные волки внушали российским сельским жителям.

Самая ранняя из обнаруженных мной русских книг о лечении бешенства датируется 1780 годом. Ее написал выдающийся врач Д. С. Самойлович (1746–1805). Самойлович учился и работал в Москве, Петербурге, Париже и других городах Западной Европы, получил известность благодаря исследованиям бубонной чумы. По просьбе президента Московской медицинской коллегии А. А. Ржевского он прислал из Лейдена пятидесятистраничную работу о бешенстве с приложением статьи о змеиных укусах, вскоре напечатанную в Москве в типографии Н. И. Новикова. Книга Самойловича, уже в 1783 году вышедшая вторым изданием, излагает методы лечения бешенства и в этом смысле напоминает аналогичные работы середины XIX века, но, в отличие от них, в ней особо указывается, какую опасность представляют для окружающих больные, утратившие способность владеть собой и напоминающие животных, которые их покусали:

Из многочисленных болезней, которыми род человеческий ежедневно угнетаем бывает, едва что жалостнее может сыскиваться, как только видеть человека, зараженного ядом от угрызения бешеной собаки. В таковом случае уязвленный тягчайшею отягощен бывает тоскою, болят у него все члены, всегда печальный вид имеет, сам с собою ворча, непрестанно говорит, боится на свет взглянуть, сна не имеет; а ежели и спит, то во сне бредит, и как будто с собакою, от которой яд получил, непрестанно войну имеет, или как будто бы в какую-нибудь пропасть повергается. Жаждою неутолимою и голодом непрестанно мучится, и нет ни единого пития и ни единой ествы, чем бы возможно было жажду его утолить и голод насытить; притом таковой ужас от воды и других жидких вещей имеет, что ежели глаза его завидят или уши только мокроты шум услышат, тотчас рвется, кидается опрометью на землю и, забыв данный ему от Всемогущего Творца человеческий разум, все действия страшным образом по подобию собаки изображает: лает, грызет, что бы ни попалося. Пену ужасную из рта выплевывает, с лютостию на всех подле его предстоящих кидается, да и на самых тех, кои из доброй своей воли об нем попечение имеют, или пищу ему подают, и оных зубами своими искусать и уязвить с великою жадностию старается. Словом сказать, не щадит, будучи в таковой болезни, отец сына, сын отца, мать дочери, сестра брата [Самойлович 1783: 11–13].

Стремясь подчеркнуть, какую угрозу способен представлять зараженный бешенством человек, а также излагая ошибочное мнение, что иногда болезнь может не проявляться годами (оба этих убеждения занимали центральное место в народных представлениях о бешенстве, распространенных и в XIX веке), Самойлович приводит историю одной четы молодоженов. Жениха в детстве покусала бешеная собака, но