Николай Гурьянович. — Надо, наверное, Нинель, нам в Москву тебя доставить. Ну, рассказать, как людей лечить, что этим самым…

Про «это самое» мы сами почти ничего не знали. Ящики давно в Петрограде должны быть, там умные люди над ними головы ломают.

— Сделают наши такую же машинку и вдарим мы по ним. Полетят клочки по закоулочкам… — продолжал озвучивать свои мысли военный комендант Парижа.

— Ну, тут, Николай Гурьянович, не всё так однозначно. Кроме армии, простой народ сильно пострадает.

Действительно, парижане, вон уже сколько времени прошло, в себя плохо приходили. Сознание-то к ним вернулось, а благополучия в отношении здоровья не было. Это я на примере персонала больничного центра Святой Анны наблюдал.

«Сонные мухи» — так их Сормах называл. Кстати, весьма похожим их состояние было.

Полечить их? Нельзя.

На это имелся полный запрет со стороны Николая Гурьяновича.

— Военная тайна, — так мне сказано было. — Не должна эта информация раньше времени на сторону уйти. Важна она для дела мировой революции.

Сормах, сказав это, ещё и по столу ладонью хлопнул. Тот, едва цел остался. Кроме того, что голова у Николая Гурьяновича больше не болела, беспричинные страхи уже не мучили, его соматическое состояние в норму пришло.

— Силушка, Нинель, ко мне вернулась, — так он охарактеризовал мне своё здоровье.

Это я и сам видел. Я его каждый день обследовал и все данные в тетрадочку записывал. Вёл, так сказать, лабораторный журнал про своего подопытного.

Да, домой мне бы надо. Там сложим одно с другим и быстрее работа над разгадкой тайны британцев пойдёт. Тем более, вестей из Петрограда не было. Добрались наши туда с ценным грузом? Про Германию ведь что-то ещё говорили… Ну, что возникли колебания в нашем единстве с германцами, что-то вертеть хвостами они начали.

А, как сперва хорошо дело мировой социалистической революции пошло! Что ни день — победы и продвижение вперёд. Постепенно волна, что из Москвы и Петрограда катилась, как бы затухать начала, а тут и ещё островитяне со своими гадскими придумками…

Поправился Сормах, но это — единичный случай. Выводы делать рано. Нужно бы мне перед возвращением к нашим увеличить число наблюдений, набрать нужную статистику.

— Будут тебе люди, — внял моим доводам Николай Гурьянович. — Раньше бы сказал.

В этот же день к вечеру посланные им петроградцы привели несколько освобожденных из плена.

— Их особо и не охраняют. Уводи хоть роту…

Ну, роты мне не надо. Этого десятка пока хватит.

— Слушай, Нинель, а ты про эту больницу как узнал? Давно я тебя хотел спросить.

Мы по сложившейся традиции с комендантом Парижа чаевничали, сидели и разговоры разговаривали.

— С самого начала как здесь. Думали тут тоже лабораторию открыть от института Пастера. Место во многом подходящее.

Я объяснил Сормаху почему и зачем.

— Хитро, хитро… — улыбнулся он. — Ума у тебя, Нинель, палата.

Одной процедуры лечения электричеством вызволенных из лап островитян наших пленных оказалось недостаточно. Не так быстро они на поправку шли. Причем, китайские товарищи, после двух промываний их мозгов электрическим разрядом уже чуть не козликами заскакали, а русакам — и три, и четыре процедуры требовалось. Вот такая получалась закавыка.

— Нам бы этих лечебных аппаратов ещё взять домой побольше. Не с пустыми руками явиться.

Мысль Сормаха была очень здравая.

— Говори, где они тут могут быть. Я народ пошлю, они и принесут.

— Николай Гурьянович, мне тогда с ними идти надо, — я объяснил причину своих слов.

— Да, могут и что-то того… — Сормах утвердительно кивнул. — Сходишь для надежности. Если из Петрограда вестей ещё пару дней не будет, сами туда двинем.

— Каким путем? — поинтересовался я.

— Всё у меня уже подготовлено.

Ответ Сормаха ясности не внёс.

Глава 39

Глава 39 Маятник качнулся

— Это не мы ли его уханькали?

Николай Гурьянович протянул мне газету. Лондонскую. Парижских с момента остановки маятников не было.

Понятно, что газеты с острова в Париже теперь не продаются. Это — трофей. Очередной источник информации петроградцы притащили, а с ним и газету. Читал он её на бульварной лавочке. Вот и дочитался. На войне клювом щелкать не надо…

Так, так, так. Сообщается прямо на первой полосе о трагической гибели известного естествоиспытателя, физика и инженера-электрика, а так же кавалера, лауреата всего и вся.

Где погиб? В Париже.

Когда? Тогда-то.

Дата гибели и нашего обстрела из баллонных орудий башни инженера Эйфеля сходились.

Во как…

Вполне, вполне…

Скорее всего, этот естествоиспытатель и инженер-электрик островитянам адский аппарат и изготовил.

Вот и здорово, вот и хорошо!

— Похоже, Николай Гурьянович. День и место сходятся.

— Тогда, Нинель, больше они такую штуку не сделают? — Сормах даже ладонь об ладонь потер, выразил таким образом свою радость.

Вот ведь, тут человек погиб, а нам радостно. Ну, собаке — собачья смерть.

— Вполне возможно, Николай Гурьянович, что и не сделают. — однозначного ответа у меня не было.

Тут всяко может быть. Если техническая документация осталась, то могут и повторить, изготовить то, что уже один раз сделали.

— Могут и сделать, — не стал я радовать Сормаха. — Дурное дело не хитрое…

— Тогда нам, Нинель, скорее домой надо. Рассказать, как спасаться от этой машины.

Дело комендант Парижа говорит, дело. Тут не поспоришь…

Какие можно, аппараты для электротерапии мы уже в Париже собрали. Не так много их и было. Может, где ещё они и остались, но я об этом не знал. Сделали это тихо-мирно. Островитян в столице Франции хватало, но на каждом углу они не стояли. Вот мы и умыкнули аппаратуру, причем, даже греха на душу ни разу не взяли.

Сормах… Ну, жучила…

У меня подходящих слов даже не было.

Оказывается, он на Северный вокзал петроградцев не только с целью наблюдения посылал. На одном из дальних путей нас уже состав ожидал. Паровоз полностью заправленный и два вагона. Причем, паровоз и вагоны — не простые. Предназначены они были для передвижения по железной дороге самого президента Третьей Французской Республики. Нет уже теперь Третьей Французской Республики, а паровоз и вагоны-то остались.

Всё нужное в вагоны загружено — садись и поезжай.

— Кто, поезд-то поведёт? — задал я, как оказалось, глупый вопрос.

— Петроградцы, Нинель. Есть среди них ученные этому делу.

— Когда отправляемся? — только и оставалось мне узнать.