Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы не поверите, но когда я разбирала вещи, оставшиеся в этой комнате, то нашла коврик. Пыльный и выгоревший, он валялся на нижней полке шкафа.
Еще там была парочка моих детских книжек, альбом со старыми фотографиями, игрушечный плюшевый медведь с одним глазом… если вы думаете, что я пролила хоть одну слезинку над всем этим старьем, то глубоко ошибаетесь. Разве что когда увидела в альбоме фотографии отца в детстве.
Все поздние снимки отсутствовали, а которые были, в тех аккуратно вырезаны были и я, и моя мать.
Да, говорила я уже, что последнее мое воспоминание о бабушке – это распахнутый в крике рот, из которого вылетают злые ругательные слова. Теперь-то я знаю, в чем там было дело, но тогда девятилетнему ребенку вовсе незачем было такое слушать.
Также в ящике стола я нашла ключи от всех трех комнат нашей квартиры. Это мать в свое время велела отцу вставить замки во все межкомнатные двери.
Зачем, спросите?
Дело в том, что незадолго до этого дверь квартиры на нижнем этаже вскрыли без особого труда и не унесли все вещи только потому, что завозились с замками в комнатах. Тут кто-то из соседей услышал шум и вызвал милицию.
– Вот, попробуй! – Я протянула Нинке ключ. – Все руки не доходят выбросить.
– Так это когда было! Я вот замок давно поменяла… наверное, Валера тоже…
– А ты все же попробуй!
Она вставила ключ в скважину, повернула его… и дверь благополучно открылась.
– Ну, Валерка охламон! Надо же, даже замок не сменил! И жильцы его такие же пофигисты!
Она покосилась на меня и добавила:
– А ты тоже хороша! Видела, как я мучаюсь с замком, и не сказала, что у тебя есть ключ!
– Я надеялась, что ты охладеешь к этой идее.
– Не охладею, не надейся! – Она открыла дверь и решительно шагнула в комнату.
И я последовала за ней, хоть все это мне и не нравилось. Но любопытство взяло верх над благоразумием.
Сказать, что обстановка в комнате была спартанская – значит, ничего не сказать.
Здесь была узкая кровать, застеленная клетчатым одеялом, пара простых стульев и самый простой платяной шкаф. Еще в углу стоял маленький старый холодильничек – явно недостаточный, чтобы спрятать в нем труп.
Правда, была здесь единственная вещь, которая выбивалась из этой спартанской простоты, – в углу комнаты стояло резное кресло из черного дерева.
А еще на одной стене висел плакат – портрет какого-то темнокожего мужика с густой курчавой бородой, под которым что-то было написано непонятными буквами.
Ну, что Валерка – жмот, каких мало, это весь дом знает. И что мебели приличной у него в комнате нет, это тоже ясно. Но вот откуда взялось кресло? И плакат этот…
Нинка подошла к холодильнику, потянулась к нему, но остановилась в нерешительности.
Ей явно было страшно открывать его.
– В такой холодильник нормальный труп не влезет! – авторитетно заявила я.
– Может, он ее сложил в несколько раз, – ответила Нинка неуверенно. – Она же была танцовщицей, значит, очень гибкая.
– А как же трупное окоченение?
– Ну, не знаю… может, он ее расчленил… нет, надо проверить!
И она открыла холодильник.
Внутри лежали сиротливая одинокая сосиска и зачерствелый кусок сыра.
– Ну что – посмотрела? Удовлетворила свое любопытство? – насмешливо спросила я.
Нинка осмотрелась явно разочарованно. Она даже заглянула под кровать, но ничего там не нашла.
– Ну что, ты довольна? Уходим, пока он нас не застукал!
– Нет, подожди, мы еще не проверили шкаф!
Она распахнула дверцу шкафа…
И радостно воскликнула:
– Вот оно!
В шкафу, рядом с одеждой на плечиках, стоял какой-то длинный предмет, завернутый в темную шелковистую ткань.
Тот самый загадочный предмет, который Викентий притащил ночью в квартиру.
– Вот оно! – повторила Нинка и сдернула ткань.
Под ней оказался красивый расписной деревянный футляр, закрытый на две металлические защелки.
– Ну, это явно не труп! – проговорила я.
– Может, труп внутри…
– В этом футляре он точно не поместится.
– Не узнаем, пока не проверим!
С этими словами она дернула защелку, затем вторую.
Футляр раскрылся, и комнату тут же наполнил пряный экзотический запах – тот самый, который мы ощутили под дверью Викентия. Запах дальних стран и удивительных событий.
А внутри футляра оказалась длинная труба из темного дерева, покрытая удивительно красивой резьбой.
И тут у нас за спиной раздалось негромкое покашливание, и мужской голос осведомился:
– Девочки, я вам не мешаю?
Мы вздрогнули и обернулись.
Посреди комнаты стоял Викентий во всей красе, в одной руке у него был прозрачный пластиковый пакет с хлебом, в другой – сумка с продуктами.
– Я в магазин вышел, – пояснил Викентий, покосившись на свои сумки, – возвращаюсь – а у меня гости… если бы знал, что вы зайдете, взял бы чего-нибудь к чаю.
– Мы случайно… – залебезила Нинка. – Мы не нарочно… Мы не хотели…
– Случайно открыли запертую дверь?
– Мы видели, как вы что-то принесли ночью, – нехотя пояснила я, – ну, и подумали… точнее, это Нина подумала…
– И что же вы подумали?
– А что мы могли подумать?
– Вы мне скажите!
Мне захотелось сдать ее с потрохами, рассказать Викентию, кем она его считает, но я тут же одумалась. Нинка затаит на меня зло, и в одной квартире с ней жить станет никак нельзя. И куда мне деваться? И я промолчала.
– А что это такое? – Нинка опасливо посмотрела на деревянную трубу.
– Диджериду, – ответил Викентий.
– Ты как выражаешься! – возмутилась Нинка. – При женщинах такие слова употреблять!.. Сам такой!
– Диджериду – это не ругательство, – проговорил Викентий спокойно. – Это музыкальный инструмент австралийских аборигенов. Лучший исполнитель на диджериду – это Аванк Кунанк! – И он показал на бородатого чувака на плакате.
Нинка все еще смотрела на него с недоверием, и тогда Викентий проговорил:
– Лучше один раз… услышать, чем сто раз увидеть! – Он кивнул на футляр с трубой.
– Там вроде наоборот, – возразила Нинка, которая ну никак не могла не оставить за собой последнего слова.
– Так то там… – усмехнулся Викентий, и я невольно заметила, что он вовсе не такой противный, каким показался мне поначалу. И не такой хлипкий, просто рост у него небольшой, так и что с того? Вот мой Лешка, к