Маска, капюшон… Никому нельзя показать своего лица. Это тяготило, рвало на части. Я чувствовал себя опустошенным изнутри. И не понимал, что происходит. Как же это злило! Я привык держать ситуацию под контролем, выверять каждый шаг, а сейчас…

Наше внимание привлек шум. Он доносился откуда-то с площади, которую мы только что оставили за спиной. Я обратил внимание, что там излишне многолюдно. Но на этом и все. Кажется, мы что-то упустили.

— Вернемся? — спросил Феон.

— Некогда, — я качнул головой.

— А вдруг там что-то важное?

— Сейчас важно убраться из этого города. Ничего больше.

— Ты как хочешь, а я взгляну.

И Феон повернул обратно. Я тихо выругался. Не нужно быть провидцем, чтобы понять — на площади не ждет ничего хорошего. Но оставить Феона? А если он вмешается во что-то? Мне, конечно, все равно, только потерять единственного спутника не хотелось. Все-таки Феон мне помогал больше, чем мешал. Я вздохнул и поспешил за ним. К тому моменту, как мы вернулись, площадь заполнили люди. Их было столько, что мы едва протискивались меж ними, но Феон упрямо увлекал меня вперед.

— Постой! Да постой же ты!

В такой толпе легко было потеряться. Феон не слышал, не желал слышать. Он хотел знать, что там, впереди. А я не хотел. Давно не страдал любопытством. Да и последние дни не способствовали жажде узнать хоть что-нибудь кроме того, как вернуть собственное тело.

Феон усердно работал локтями. Толпа расступилась — и я увидел жалкое зрелище. Девушка в сером рубище стояла на коленях. Над ней возвышался палач. Очередная казнь. Кажется, их в Виардани стало слишком много.

— Осужденная Констанса Рабирон приговаривается к смерти за отравление главы рода Убертан, господина Ульрина. Казнь будет осуществлена через проклятие крови, — прочел судья.

Жестоко. Проклятия — вообще страшная штука, а если крови — это обеспечивает медленное, мучительное угасание. Я знал, как это происходит. Девушку прикуют цепями к особой конструкции, видневшейся неподалеку, чтобы она не смогла пошевелиться, наложат проклятие и будут смотреть, как она сгорает в муках. Как облезает смуглая кожа, обнажая гниющие раны. Как выпадают зубы, волосы. Она сгниет заживо, и даже когда внешне будет казаться трупом, все равно будет жить. За отравление? А не слишком?

— Лесса, тебе лучше не смотреть, — прошептал Феон.

Тем временем несчастная Констанса будто не слышала, что говорил судья. Она только тяжело дышала сквозь стиснутые зубы, а я изучал изнуренное лицо, большие карие глаза, белые от напряжения губы. Непохожа на отравительницу. На лицо магическое истощение. Магия… Втянул воздух, позабыв, что нахожусь в чужом теле, но целительская сила Лессы нащупала то, что меня интересовало — девочка была одной из врачевательниц душ. Если болело тело — звали целителя. Если корень болезни был иного свойства — врачевателя души. Редкий дар, и не каждому он нравится.

— Есть ли кто-либо, кто готов оспорить приговор? — Стандартная фраза.

Феон снова тяжело вздохнул и почему-то посмотрел на меня, будто уже решился на глупость.

— Я готова, — ответил прежде, чем этот глупец совершит непоправимое.

— Вы, госпожа? — уставились на меня оба — судья и палач. И даже Констанса подняла голову, вгляделась в меня — и в огромных глаза мелькнул испуг.

— Да, я.

Толпа мигом расступилась, и вокруг меня образовалось пустое пространство, будто кто-то очертил мелом круг. Говорил мне Венден, что не во все дела надо вмешиваться, а я не мог стоять в стороне. Вот и сейчас представлял, какие муки предстоит перенести девушке — и жалел. Самое глупое чувство — жалость. Она не была мне свойственна, но сейчас был особый случай.

— Может, у вас есть доказательства невиновности госпожи Рабирон? — прищурился судья. — Или же вы сообщницы?

Сменить. Судебную систему Виардани — тоже сменить, когда вернусь.

— Я впервые её вижу, — ответил судье, запоздало вспоминая, что Лессу, вроде как, ищут.

— Тогда в чем дело?

— Проклятие крови — серьезное наказание. Для начала стоит убедиться, что госпожа Рабирон его заслуживает. Констанса, вы убили господина Убертана?

— Нет, — прошелестел голос. — Нет.

— Врет! — заявил судья притихшей толпе. — Её нашли у тела усопшего, и налицо были признаки отравления.

— Какие? — не унимался я.

— А вы что, целитель? Или специалист по ядам?

— И то, и другое, — ответил хмуро. Видимо, уходить придется с боем. — Так какие? Если у присутствующих на казни есть хоть малейшие сомнения, вы должны их разрешить. Конечно, если следствие проведено по правилам.

— Черные пятна на коже, — судья отвечал уже не так смело. — Выпученные глаза, пена у рта.

— Выпученные глаза и пена у рта — признак не только отравления, но и одержимости. А пятна на коже — пример демонического воздействия. Кожа страдает первой. Не так ли, госпожа Рабирон?

— Да. — Констанса смотрела на меня с такой надеждой, что я готов был сквозь землю провалиться. — Господин Убертан сам пришел ко мне. Он слышал голос, который призывал его убить супругу. Но как только он заговорил, сразу закашлялся, упал. Я позвала на помощь, пыталась помочь. А прибежавший доктор обвинил меня в отравлении и не дал изгнать демона.

— Вы слышали? — Я обернулся к толпе. Теперь в глазах зевак не бурлила ненависть. Они переговаривались и почти что сострадали. — Эта девушка может оказаться невинна.

— Может, вы знаете, как это проверить? — прищурился судья.

— Знаю. Как и вы. Ведь проклятие крови наносится на убийцу через кровь убитого. Значит, тело господина Убертана должно быть здесь. При одержимости на нем должен был остаться знак того демона, который его поработил. Советую взглянуть под лопаткой и на внутренней поверхности бедер.

Нас казнят. Определенно казнят, потому что я говорил о тайнах, известных достаточно узкому кругу магов. Феон уже понял, что уйти будет непросто. Он куда-то скользнул — хотелось верить, что не сбежал, но я его больше не видел. А судья переглянулся с палачом.

— Что ж, мы выполним вашу просьбу и осмотрим тело убиенного, — ответил он.

— Вам понадобятся двое свидетелей. Я готова.

Еще один недоуменный взгляд. Обычно девушки боятся вида мертвого тела, а я не боялся ничего. Со мной вызвался пойти здоровенный детина. Судья провел нас за место казни, туда, где стояла накрытая тканью телега. Он снял ткань — и детина, булькнув, сполз на землю, а я склонился над начинавшим подгнивать телом. Знак должен быть! Попросил у судьи тряпку, обернул ладони, чтобы не касаться трупа голыми руками, и поднял на уважаемом господине Убертане белую традиционную рубаху. Сначала повернул его на бок и взглянул на лопатки, очень надеясь, что не придется изучать бедра. На этот раз удача была на моей стороне.