утром. Диагноз еще не окончательный, но результаты выглядят удовлетворительно и уже превзошли ожидания. Необходимо сообщение в местной прессе, так как возникает широкий интерес. Д-р Гровс доволен. Он возвращается завтра. Я буду держать Вас в курсе[2771].

«Что же, – с облегчением сказал Стимсон Харви Банди, – я потратил на эту атомную авантюру два миллиарда долларов. Раз она закончилась успехом, меня не посадят в форт Ливенворт[2772]»[2773]. Военный министр радостно отнес телеграмму Трумэну и Бирнсу, только что вернувшимся в Потсдам из Берлина.

Бирнс увидел в долгожданных новостях Стимсона облегчение более общей ситуации. Это отразилось в его ответе Халлу, отправленном той же ночью. «На следующий день, – вспоминает Халл, – я получил от госсекретаря Бирнса сообщение, в котором он соглашался, что заявление [с предупреждением японцев] следует отложить и что, когда оно будет сделано, в нем не должно быть обязательств в отношении императора»[2774]. Теперь у Бирнса были все основания отсрочить предупреждение: сперва нужно было дождаться готовности первых боевых атомных бомб. Это оружие решало первую задачу, о которой говорил Халл; если бы японцы проигнорировали предупреждение, у Соединенных Штатов были бы наготове мощные средства возмездия. Имея такое оружие в своем арсенале, США могли добиваться безоговорочной капитуляции без каких-либо уступок. Кроме того, Америка больше не нуждалась в помощи Советского Союза на Тихом океане; теперь нужно было не столько уговорить Советы вступить в войну, сколько задержать или вообще исключить их участие. «После того как мы с президентом узнали об успехе этих испытаний, – заявляет Бирнс, – ни один из нас уже не стремился заставить их вступить в войну»[2775].

Бирнс и другие члены американской делегации осознали, что сохранение власти императора может быть разумным шагом, если только Хирохито сможет убедить разбросанные на большие расстояния японские армии, имевшие к тому же в своем распоряжении годовой запас боеприпасов[2776], сложить оружие. Составляя приличное случаю заявление, новый государственный секретарь старался найти формулировку, которая не возмутила бы американский народ, но в то же время могла успокоить японцев. Объединенный комитет начальников штабов предложил в первой редакции следующую фразу: «При наличии соответствующих гарантий, исключающих будущие акты агрессии, японскому народу будет предоставлена свобода выбора своей собственной формы правления»[2777]. Политическое устройство Японии опиралось не на народ, а на императорскую династию, но положение о народном правительстве было единственной оговоркой в условиях безоговорочной капитуляции, на которую противник мог рассчитывать.

21 июля Джордж Гаррисон сообщил Стимсону телеграммой, что «все Ваши военные советники, участвующие в подготовке, решительно предпочитают Ваш любимый город»[2778]: Гровс по-прежнему тянулся к Киото. Стимсон быстро ответил, что ему «неизвестны факторы, которые заставляли бы изменить свое решение. Напротив, новые факторы, возникающие здесь, по-видимому, подтверждают его правильность»[2779].

Кроме того, Гаррисон просил Стимсона известить его до 25 июля, «если [появятся] какие-либо изменения в планах», потому что «состояние пациента быстро прогрессирует»[2780]. Одновременно с этим Гровс запросил у Джорджа Маршалла разрешения проинформировать Дугласа Макартура, которому еще не сообщили о новом оружии, с учетом «неизбежности применения бомбы на основе атомного деления в операциях против Японии между 5 и 10 августа»[2781]. Накануне 509-я группа начала сбрасывать на Японию «тыквы», чтобы приобрести боевой опыт и приучить неприятеля к пролетам мелких, лишенных сопровождения групп В-29 на больших высотах.

Отчет Гровса о его собственных впечатлениях от испытаний «Тринити»[2782] прибыл в субботу перед самым полуднем. Стимсон разыскал Трумэна и Бирнса и зачитал его вслух: к его удовлетворению, они слушали его как прикованные. По оценке Гровса, «выработанная энергия была выше 15 000–20 000 тонн в тротиловом эквиваленте»; он привел слова своего заместителя Томаса Ф. Фаррелла, который называл визуальные эффекты «беспрецедентными, великолепными, прекрасными, ошеломляющими и ужасающими». То, что было для Кеннета Бейнбриджа «ужасным и грандиозным зрелищем», превратилось в устах Фаррелла в «ту красоту, о которой великие поэты мечтают, но говорить могут лишь бледно и несовершенно» – видимо, он считал это высокой похвалой. «Что касается нынешней войны, – считал Фаррелл, – у нас было ощущение: что бы еще ни случилось, мы получили теперь средства, позволяющие обеспечить ее быстрое завершение и сохранить жизни тысячам американцев». Стимсон видел, что этот отчет «чрезвычайно взбодрил» Трумэна. «[Он] сказал, что обрел совершенно новую уверенность»[2783].

На следующий день президент встретился для обсуждения результатов Гровса с Бирнсом, Стимсоном и начальниками штабов, в том числе Маршаллом и Счастливчиком Арнольдом. Арнольд давно утверждал, что одних стратегических бомбардировок будет достаточно для принуждения Японии к капитуляции. В конце июня, когда принималось решение о высадке, он срочно отправил Лемея в Вашингтон, чтобы проработать конкретные цифры. Лемей считал, что сможет завершить уничтожение японской военной машины к 1 октября[2784]. «Для этого, – пишет Арнольд, – ему нужно было разобраться приблизительно с 30–60 крупными и мелкими городами»[2785]. Между маем и августом Лемей разобрался с пятьюдесятью восемью. Однако Маршалл был не согласен с оценкой, представленной ВВС. Положение на Тихом океане, сказал он Трумэну, «практически идентично» положению в Европе после высадки в Нормандии. «Одних военно-воздушных сил было недостаточно для вывода Японии из войны. Точно так же они не смогли в одиночку покончить с Германией»[2786]. После войны он объяснил в интервью, как именно он рассуждал в Потсдаме:

Мы считали вопрос о применении [атомной] бомбы чрезвычайно важным. Мы только что пережили ужасные события на Окинаве [в ходе последней крупной островной кампании, за восемьдесят два дня боев которой американцы потеряли убитыми и пропавшими без вести более 12 500 человек, а японцы – более 100 000 убитыми]. Перед этим похожие события происходили на многих других тихоокеанских островах севернее Австралии. Каждый раз японцы демонстрировали, что они не собираются сдаваться и готовы биться насмерть… Ожидалось, что в Японии, у себя дома, они окажут еще более упорное сопротивление. За одну ночь бомбардировки Токио [обычными бомбами] мы уничтожили сто тысяч человек, и это, по-видимому, не оказало на них никакого воздействия. Да, японские города уничтожались, но, насколько мы могли сказать, на боевой дух это не влияло совершенно никак. Поэтому казалось, что совершенно необходимо, если возможно, потрясти их настолько, чтобы это побудило их действовать… Мы должны были закончить войну; мы должны были спасти американские жизни[2787].

До получения отчета Гровса Дуайт Эйзенхауэр, жесткий и прагматичный командир, предложил существенно отличную оценку, рассердившую Стимсона. «Мы проводили вместе весьма приятный вечер в штаб-квартире в Германии, – вспоминает командующий союзными войсками, – с