Бесспорно, военные технологии не раз изменяли ход истории, определяя победителей и побежденных, повышая убедительность сдерживания и умножая боевую мощь неприятелей. Никто, например, не станет утверждать, что распространение автоматического оружия в развивающихся странах способствовало делу мира. Однако не так легко отыскать в истории корреляцию между разрушительной силой оружия и числом жертв кровавых конфликтов. Оружие, как и прочие технологии, постоянно совершенствовалось на протяжении тысячелетий, но уровень насилия рос не плавно — он скакал вверх и вниз по наклонному пилообразному графику. Стрелы и копья догосударственных народов отправляли людей на тот свет в большей пропорции, чем любое современное вооружение (глава 2), а пехота и кавалеристы Тридцатилетней войны погубили больше жизней, чем артобстрелы и газовые атаки Первой мировой (глава 5). Военная революция XVI и XVII вв. была не столько гонкой вооружений, сколько соперничеством армий, численность и силу которых стремились нарастить государства. История геноцида показывает, что в отсутствие промышленных технологий людей с тем же успехом можно убивать и самым примитивным оружием (главы 5 и 6).

К тому же резкие спады насилия, случившиеся в периоды Долгого мира, Нового мира и беспрецедентного сокращения уровня преступности в США, не были следствием переплавки мечей на орала. История, как правило, развивалась в обратной последовательности: к примеру, разоружение как часть преимуществ мирного времени стало возможно только по окончании холодной войны. Что касается ядерного оружия, то, учитывая его бесполезность в бою и разрушительную силу обычных вооружений, оно, судя по всему, не оказало значительного влияния на ход мировых событий (глава 5). Популярная (при всей своей экстравагантности) идея, что великие державы обязательно применят ядерное оружие, хотя бы для того, чтобы оправдать стоимость его производства, оказалась абсолютно неверной.

Несостоятельность теории технологического детерминизма применительно к истории насилия не должна нас удивлять. Поведение людей определяется их целями, а не приводится в действие стимулами, и главный фактор возникновения насилия — желание одного человека лишить другого жизни. Сторонники свободного владения оружием правы в одном: убивает не оно, убивают люди (что само по себе не является аргументом ни в пользу контроля за оборотом оружия, ни против него). Массовую бойню можно устроить, используя орудия, предназначенные для охоты, сбора урожая, рубки дров или приготовления салата. Необходимость — мать изобретений, люди совершенствуют технологии, когда их вынуждает к этому опасность, исходящая от неприятеля. Другими словами, оружие оказывается скорее эндогенным фактором для исторической динамики, обуславливающей значительные спады насилия. Когда люди жаждут грабить или боятся нападения, они изобретают необходимое им оружие, когда же в обществе царит тишь да гладь, оружие ржавеет без дела.

Ресурсы и власть. В 1970-х, когда я учился в университете, у меня был преподаватель, готовый поведать каждому встречному и поперечному правду о Вьетнамской войне: на самом деле она велась из-за вольфрама. В Южно-Китайском море, объяснял он, находятся крупнейшие месторождения этого металла, необходимого для производства нитей ламп накаливания и легирования стали. Разговоры о коммунизме, национализме, сдерживании агрессии всего лишь дымовая завеса, скрывающая битву сверхдержав за контроль над источником этого жизненно важного ресурса.

Вольфрамовая теория Вьетнамской войны — пример детерминизма ресурсов, идеи, что люди бесконечно воюют за исчерпаемые, конечные ресурсы: землю, воду, минералы и стратегически важные территории. Одна из версий этой теории гласит, что конфликты возникают из-за неравного распределения ресурсов и, как только удастся поделить их по справедливости, наступит мир во всем мире. Другая версия подкрепляет «реалистические» теории, считающие конфликт из-за земли или ресурсов вечной неотъемлемой чертой международных отношений, а мир — результатом баланса сил, в котором каждая сторона удерживается от вмешательства в сферы влияния другой.

Несмотря на то что борьба за ресурсы — важная движущая сила истории, она не объясняет крупных трендов динамики насилия. Самые разрушительные его вспышки в последние 500 лет возникали не из-за ресурсов, но из-за идеологий: источником насилия становились религии, революции, национализм, фашизм и коммунизм (глава 5). И хотя невозможно доказать, что все эти катаклизмы случились не из-за вольфрама или какого-либо другого ресурса, сама попытка такого доказательства будет выглядеть безумной теорией заговора. Если же говорить о балансе сил, слом прежнего миропорядка после распада СССР и объединения Германии не погрузил мир в кровавую бойню. Этот слом вообще не оказал заметного влияния на процессы Долгого мира между развитыми странами и провозгласил наступление Нового мира между странами развивающимися. Ни один из этих приятных сюрпризов не был связан с обнаружением или перераспределением ресурсов. На деле для развивающихся стран ресурсы часто становятся проклятием, а не благословением. Государства, богатые нефтью или минералами, не спешат разделить доставшийся им куш между своими гражданами и оказываются в числе стран с самым высоким уровнем насилия (глава 6).

Слабая связь между контролем над ресурсами и насилием также не должна нас удивлять. Эволюционные психологи утверждают: не важно, богаты мужчины или бедны — они всегда будут драться за женщин, статус и доминирование. Экономисты же говорят, что богатство коренится не в земле и ее дарах, а в смекалке и изобретательности, в готовности сотрудничать и превращать эти дары в полезный продукт. Разделяя труд и обмениваясь его плодами, все люди становятся богаче, выигрывает каждый. Значит, конкуренция за обладание ресурсами не постоянная величина, а переменная, эндогенная по отношению к хитросплетению социальных сил, в число которых входит насилие. В зависимости от инфраструктуры и психологических установок люди в разные века и в разных странах решают: обмениваться ли им готовым продуктом, вступая в игру с положительной суммой, или же конкурировать за сырье, выбирая игру с нулевой суммой (а на деле даже с отрицательной, поскольку из стоимости завоеванного сырья придется вычесть цену войны). США, конечно, могут пойти войной на Канаду, чтобы захватить принадлежащую ей часть акватории Великих озер или запасы никеля, но какой в этом смысл, если всем этим США уже пользуются благодаря торговле?

Достаток. На протяжении тысячелетий богатство и благополучие в мире накапливаются, а насилия в нем становится меньше. Может быть, уровень миролюбия растет вместе с уровнем богатства? Что, если бытовые тяготы и безысходность нищеты озлобляют людей и вынуждают их вырывать последний кусок изо рта соседа, а изобилие благополучного общества дает причины больше ценить свою жизнь и, как следствие, жизни других?

Тем не менее жесткую корреляцию между достатком и ненасилием отыскать сложно, а некоторые корреляции даже идут в противоположном направлении. Что касается догосударственных народов, то часто оседлые племена, живущие в средних широтах, в местах, богатых рыбой и дичью, к примеру на северо-западном побережье Тихого океана, держали рабов, строили кастовое общество и лелеяли культ войны, а племена!кунг-сан и семаи, чей достаток всегда был гораздо скромнее, располагаются на самом мирном краю распределения (глава 2). В великих же процветающих империях Древнего мира были рабство, распятия на кресте, бои гладиаторов, безжалостные завоевания и человеческие жертвоприношения (глава 1).