хочу сказать: очень плохо, что представитель партии из центра так оценивает нас и нашу работу! Я лично, несмотря на это, благодарю вас, товарищи шахтеры, за ваш труд, даже если отдельным лицам это и не нравится! — Загремели аплодисменты, послышались радостные возгласы.

Тако написал на обложке своего блокнота: «Прошу слова!» — и пододвинул блокнот Матэ.

Матэ взглянул на блокнот и тихо сказал, хотя внутри у него клокотало от негодования:

— Вы уже выступали, сейчас моя очередь.

Он поднял руку, чтобы успокоить зал.

— Товарищи! Споем «Интернационал»! — предложил он.

Зал дружно запел. Когда собрание закончилось, шахтеры группами останавливались в коридоре с полуоблупившейся штукатуркой и в воротах, о чем-то тихо разговаривая.

— Пошли с нами! И вы тоже идите с нами! — доносились временами чьи-то восклицания.

Несколько шахтеров, шедших по улице, видимо не без умысла, вклинились между Матэ и Тако. Говорили сначала о заработках, потом вдруг вспомнили, каким паршивым вином угощали их в деревнях. Вскоре, исчерпав тему разговора, они поотстали. Двое шахтеров, шедших последними, остановились у конторы кинопроката, стена которой была сплошь обклеена афишами. На плечах у каждого был накинут ватник, вид у них был странный. Они не сошли с места до тех пор, пока Матэ и Тако не скрылись вдали.

Матэ и Тако шли по шумной улице. Оба молчали, но каждый понимал, что идти врозь просто смешно.

«Что бы ни случилось, я его не брошу», — думал Матэ, анализируя все, что произошло.

Пытался разобраться в происшедшем и Тако. Идя по улице, он думал о том, что, прежде чем сообщить о случившемся начальству, нужно задать Матэ хорошую головомойку. Делать это в грубой форме ему не хотелось, и он теперь ломал себе голову, как это сделать. Молчание затянулось, и Тако злился на себя за это.

— У вас здесь настоящая анархия! Я вынужден сообщить об этом в центр! — наконец нервно выговорил он.

Матэ молчал. Стараясь не отставать от Тако, он, прихрамывая, обходил прохожих. Когда они дошли до перекрестка, из боковой улицы потянуло копотью и дымом. Ветер раздувал полы пальто.

— Наверное, чувствуете себя героем? — спросил Тако, которого начало раздражать молчание Матэ.

— Вы были несправедливы к нам, — сказал Матэ. — Если бы вы до собрания спросили меня о случае с пожарным, я вам все объяснил бы. А то выступили и все испортили. Мы не заслужили ваших упреков.

— Позже выяснится, что заслужили.

Ветер раскачивал фонари на столбах, прикрытые сверху металлическими тарелками-абажурами.

Тако бросил на Матэ острый взгляд.

— Вы, по-моему, не имеете ни малейшего представления о том, что значит быть коммунистом. Наверное, считаете, что для этого достаточно вступить в партию, и все? Думаете, окончили годичную партшколу и больше вам ничего знать не нужно? А как следует охарактеризовать ваше поведение на партийном собрании? За такие вещи и из партии могут исключить! Хорошо, если вы вовремя поймете, что у коммуниста должны быть не только личные принципы, но и партийная дисциплина! Нужно уметь молчать и тогда, когда хочется что-то сказать. Может случиться так, что всем нам придется переносить тяжелые испытания, даже не понимая на первых порах, для чего это нужно. Что же будет с рабочим движением, если мы, коммунисты, не будем на это способны?

Матэ ждал этих слов и в душе был согласен с Тако, но ничего не ответил ему. Они свернули в небольшую оживленную улицу, ведущую к центру города. Улица была застроена старыми домами, в первых этажах которых было много витрин. На фронтонах зданий кое-где еще сохранились надписи старых фирм и реклам с выцветшими буквами. Некогда на этой улице располагались многочисленные кафе, магазины богатых торговцев и конторы более или менее состоятельных банков и страховых компаний. В нижних этажах зданий находились служебные помещения, а выше жили сами владельцы со своими семьями.

Матэ остановился перед аптекой «Белая змея».

— Через пять минут отсюда отправляется последний автобус на шахты, — откровенно сказал он. — Если я им не уеду, мне придется все пятнадцать километров пешком топать.

Тако, отогнав от себя мысли, в которые был погружен, посмотрел на Матэ. Только сейчас он заметил, что Матэ на целую голову выше его и шире в плечах.

— Где я буду ночевать? — поинтересовался Тако.

— В партшколе.

— А что, разве в гостинице нет мест?

— Может, и есть, но у нас так уж повелось, что товарищи, которые приезжают из Пешта, ночуют в здании партшколы. Те, кто приезжает из района, рады-радешеньки, если им дадут койку, заправленную чистым бельем, — объяснил Матэ, а про себя подумал, что просто не захотел устраивать Тако в гостиницу, где бог знает какой народ живет, но рассказывать сейчас об этом не было никакого смысла.

Внезапно Тако почувствовал себя очень одиноким: и речь, произнесенная им на собрании коммунистов, и антипатия, которую он чувствовал к Матэ, — все это было для него лишь поводом изгнать из головы мысли о неверной жене. Сейчас все это обрушилось на него, как и заботы, от которых никуда не денешься.

— Я вам сейчас объясню, как ближе пройти к партшколе, — сказал Матэ. — Есть более короткий путь.

— Не нужно, — покачал головой Тако и, не попрощавшись, пошел через площадь. Казалось, он даже согнулся под тяжестью своих дум, хотя в руках у него был лишь портфель, в котором лежали ночная пижама, дешевое полотенце и бритвенный прибор. Однако стоило ему вспомнить, что до партшколы довольно далеко, как портфель показался ему тяжелым.

Временами Тако казалось, что он видит между домами фигуру жены, а порывы мартовского ветра несут ее все дальше и дальше от него, чтобы он никогда не смог догнать ее. Тако вспомнил, что все беды начались с первой его поездки к родственникам жены, за полтора года супружеской жизни он там бывал много раз. Он вспомнил деревенский домик с розовыми кустами в саду. Вспомнил, как жена стояла возле пчелиного улья и от нечего делать срывала листья со сливового дерева. Пчелы деловито летали по саду и монотонно жужжали. В дверях задней комнаты виднелась фигура худого длинноволосого юноши. Он был так занят своими мыслями, что, казалось, никого не замечал. Тако было достаточно бросить на него беглый взгляд, чтобы понять, как антипатичен ему этот юноша.

— Он пишет отличные стихи, — заговорила жена. — В будущем месяце у него выйдет сборник стихов. Ты когда-то преподавал