— Вот, теперь кое-что проясняется. Выходит, охота на вас была объявлена в день отъезда в Петербург. Судя по тому, как с вами обращались, ничего хорошего эта встреча не предвещала.

— Федор Васильевич, а как Иван Семенович там оказался?

— Это я его попросил «проводить» вас до дома, мы ведь теперь партнеры. Пока вы описывали изумруды у меня в кабинете, я инструктировал Семеныча. Он должен был всего лишь убедиться, что вы благополучно добрались до дома, только и всего. Я не всевидящий и не мог даже предположить, что возникнут какие-то трудности, просто перестраховался.

— И что он с ними сделал?

— Ничего. Когда они начали грузить вас в карету, он подошел сзади и оглушил их буковой дубиной, которую всегда носит с собой. Затем вывернул их карманы и отволок с проезжей части в ближайший переулок. Любой представитель закона не усомнится в том, что это банальное ограбление, однако я уверен, что в полицию они обращаться не будут.

— Никаких документов при них не было?

— Ничего, кроме денег. Правда, насколько Семеныч разбогател в тот вечер, я не интересовался.

…

Следующую неделю Штейнберг провел в одиночестве, если не считать редких визитов лечащего врача. Ростопчин куда-то срочно уехал по делам, и Генриху пришлось довольствоваться обществом своего молчаливого ангела-хранителя Семеныча, который состоял при нем вроде слуги или адъютанта. За это время он окончательно поправился, его перестали мучить головные боли, наладился сон, появился здоровый аппетит. Одиночество его несильно удручало, тем более что к его услугам была обширная домашняя библиотека, больше волновали вынужденное безделье и неизвестность. Как-то вечером, после ужина, когда Генрих, сидя в кресле перед горящим камином читал комедию Фонвизина «Бригадир», раздался стук, дверь отворилась и вошел Семеныч, толкая перед собой сервировочный столик на котором стояла открытая бутылка шампанского, два бокала и ваза с фруктами. Вслед за слугой вошел сам Ростопчин в домашнем халате.

— Рад вас видеть в добром здравии, Генрих Карлович. — Приветствовал он Штейнберга.

— Здравствуйте, Федор Васильевич. — Штейнберг встал, отложил книгу и пожал протянутую Ростопчиным руку. — Я тоже рад вас видеть.

Семеныч пододвинул к камину второе кресло, убрал со столика книгу, аккуратно поставил вино с фруктами и, поклонившись, удалился.

— Итак, Генрих Карлович, выпьем за ваше выздоровление, — произнес Ростопчин, на правах хозяина разливая шампанское, — врач сказал, что один бокал вина пойдет только на пользу.

— Я доставил вам массу хлопот Федор Васильевич, — Штейнберг с удовольствием отпил маленький глоток превосходного французского вина, посмаковал вкус на языке и проглотил.

— О чем вы говорите, Генрих Карлович, — Ростопчин поставил свой бокал на стол, — наоборот, вы излечили меня от безделья и я опять почувствовал вкус к работе. Это нападение неприятно, но, слава богу, все обошлось, и теперь мы знаем, что изумруды интересуют не только нас с вами.

— Вы полагаете, что здесь есть какая-то связь?

— Несомненно! Пристав Городской полицейской части по моей просьбе провел внутреннее расследование и выяснил, что ваши показания по делу и изъятые камни очень интересовали некоего Дулова Алексея Васильевича.

— Хозяин игорного салона?

— Именно. Со слов пристава — довольно темная личность. Он несколько раз попадал в поле зрения полиции в связи с ограблениями, но каждый раз не хватало доказательств, поскольку свидетели просто исчезали, а предположения и слухи к делу не пришьешь.

— А этот пристав, надежный человек?

— Кузьмин Василий Федорович мой сослуживец, вместе были под Очаковом. Во время штурма он был ранен и после излечения вышел в отставку. Так получилось, что исполняющим обязанности обер-полицмейстера Москвы тогда был назначен герой штурма Очакова и его непосредственный командир полковник Павел Михайлович Глазов. Именно он и пристроил Василия Федоровича на место пристава. Человек он честный, что большая редкость в наше время, да и про изумруды он ничего не знает, так что с этой стороны все чисто. Генрих Карлович, вы имели какие-либо дела с Дуловым?

— Мы даже ни разу не разговаривали. Вы уверены, что за этим нападением стоит именно Дулов?

— Да, дело в том, что Семенович опознал одного из нападавших — это местный «Иван» по кличке Слон, довольно известная личность и по сведениям пристава — правая рука Князя, или в просторечии Алексея Дулова.

— Он что, действительно князь?

— Когда-то его предки действительно были князьями, но все это в далеком прошлом, а сейчас «Князь» это всего лишь кличка, не более того.

— Федор Васильевич, я допускаю, что Дулова могли заинтересовать камни, тем более один из его подручных, официант Игнат крутился рядом во время моего разговора с Демьяном Протасовым и мог слышать наш разговор. Сейчас я вспоминаю, что даже брал с его подноса пустую бутылку из-под шампанского.

— А это зачем?

— Проверял твердость камня. Оказалось, что он свободно царапал стекло.

— Это так важно?

— Да, все драгоценные отличаются высокой твердостью и легко царапают стекло.

— А те камни, что вы сдали полиции, они тоже царапают стекло?

— Нет, Федор Васильевич, бирюза довольно мягкий минерал.

— Вот и ответ, Генрих Карлович, — Ростопчин допил остатки шампанского, — Дулов понял, что вы обвели вокруг пальца полицию и, что более существенно, «его сиятельство» тоже.

— Хорошо, Федор Васильевич, но ведь он это понял еще полгода назад. Почему решил заняться мной только сейчас?

— Похоже, что вы чем-то его вспугнули. Припомните, чем вы занимались перед самым отъездом в Петербург?

— Работал над заказом фрейлины Сурмиловой, а когда закончил, уехал в Петербург.

— Эта работа никак не связана с изумрудами?

— Нет, обычный ремонт старого колье и замена нескольких поврежденных камней из горного хрусталя. Смотрится красиво и солидно, поскольку внешне камни очень похожи на бриллианты, и отличить подделку может только специалист. Вполне возможно, что это колье и выдавали за бриллиантовое, а чтобы избежать нежелательной огласки обратились к московскому ювелиру.

— Пожалуй, фрейлина здесь не причем, — нехотя согласился Ростопчин, — ладно, оставим пока этот вопрос открытым и вернемся к нашим делам. Незадолго до моей отставки мы с императором обсуждали проект создания специальной службы, которая могла бы решать дела государственной важности в основном экономического характера. Император хотел искоренить казнокрадство, а поручить