– Правда, – ответил он, покачивая в руке кружку с пивом, а потом поднял взгляд и улыбнулся.

Мне показалось, он собирается сказать что-то еще, но тут в кухню ввалились три парня в различной степени подпития.

– Салливан! – воскликнул самый высокий из них и бросился прямо к Роджеру. – Привет!

Он остановился, увидев меня, затем перевел взгляд на Роджера.

– Чувак, – сказал он, пихнув Роджера в плечо и все еще не сводя с меня взгляда, – вот это огонь!

Я посмотрела на Роджера – он густо покраснел.Понятия не имела, что тот парень имеет в виду, но решила, что он говорил о моих волосах.

– Я сейчас, – пробормотала я и перешла в другой конец кухни, поближе к Бронвин.

Заметив меня, Бронвин тут же схватила мою руку и заставила встать рядом с ней, освободив в кругу место для меня.

– Это Эми, – обратилась она ко всем, расправляя мою футболку, приглаживая волосы и пихая меня в спину, чтобы я распрямилась. Она перебила парня в модных тяжелых очках, который говорил о Канте и, похоже, был не рад, что ему пришлось уступить слово ей. – Она из Калифорнии.

Я взглянула на Бронвин, когда та произнесла эти слова. Ничего такого я ей не говорила, должно быть, это сделал Роджер. Я почувствовала, как у меня внутри все сжалось. Интересно, что еще он разболтал обо мне?

– Да ну, правда? – спросил тот парень в очках. – Круто. На каком факультете она учится?

– Она еще не решила, – мягко сказала Бронвин, прежде чем я успела ответить, и незаметно подмигнула мне.

Два часа спустя я уже и в самом деле веселилась. Ноги болели от туфель, я устала слушать споры о том, какой профессор социологии круче, но зато мне довелось увидеть, как Бронвин в пух и прах продула в «четвертак» – игру, в которой проигравший пьет. Затем какой-то парень в очках, проспорив пари, выдал невероятную последовательность танцевальных па, включая «червяка». Я вышла на крыльцо подышать и уселась на верхнюю ступеньку, наблюдая, как по лестнице стелется дым, во дворе горит костер, а студенты пытаются играть рядом с ним в волейбол и то и дело обжигаются.

– Эй, – позвал голос слева от меня.

Я посмотрела в ту сторону и увидела, что какой-то парень стоит рядом с крыльцом, опираясь на перила, и смотрит на меня. У него были светлые волосы, а лицо – красное: то ли от солнца, то ли от вина, а может, от всего сразу.

– Привет, – сказала я и снова отвернулась.

– Иди сюда, – сказал блондин.

– Не-а, – ответила я.

Мне не понравилось, что приходится смотреть на него снизу вверх, и я поднялась на ноги, пошатнувшись в туфлях Бронвин.

– Осторожней, – сказал он, подошел ближе, подхватил меня за руку, чтобы поддержать, и не стал отпускать. – Все нормально? – спросил он, поглаживая мою руку.

– Все в порядке, – ответила я, сделав шаг назад и попытавшись спрятать руки в карманы джинсов. Но вдруг вспомнила, что на мне юбка.

– Я что-то тебя не припоминаю, – сказал он. – А я бы тебя, конечно, запомнил.

Он подошел ближе и улыбнулся мне.

– Я – Брэдли. А как тебя зовут, красотка?

Я посмотрела на него и почувствовала, что мое сердце забилось сильнее, встревоженное дурным воспоминанием, которое внезапно всплыло в моей памяти.

– Эй, красотка! – позвал он снова и сделал еще один шаг ко мне. – У тебя есть имя?

– Хиллари Аделл, – отчеканила я. – Мне пора.

Споткнувшись, я спустилась с последней ступеньки и пересекла искусственный пляж. Увидев Роджера, который стоял на крыльце и, по-видимому, искал меня глазами, я устремилась к нему. Он поймал мой взгляд, и я попыталась вымученно улыбнуться, показывая, что со мной все в порядке, просто я немного устала и хочу пойти домой.

– Эй! – услышала я возглас Брэдли у себя за спиной. – Ты куда?

Но я не стала даже оборачиваться в его сторону, а он, к счастью, не пошел за мной. Я добралась до обочины, сняла туфли Бронвин и обернула их ремешки вокруг запястий.Звезды надо мной были прекрасны, небо – невероятно чистое, в воздухе немного пахло костром, но я все это едва замечала.

Я шла к нашему общежитию босиком, опустив голову, думая только о том, как бы не наступить на битое стекло на тротуаре.

11 марта – три месяца тому назад

Простояв перед дверью в дом Майкла некоторое время, я решилась постучать. Я разгладила юбку и одернула фиолетовую майку, которую попросила у Джулии еще в ноябре. Я толком не знала, какой наряд лучше подойдет для такого случая, но все-таки сняла черное платье, в котором проходила все похороны и поминки. Хотя на неделе было необычайно жарко, за двадцать градусов, мама настояла, чтобы я надела черные колготки. Во время церковной службы я постоянно думала о том, какие же они колючие и тугие, так что не слышала ни слова.

После панихиды все собрались у нас дома. Гостиная заполнилась родственниками, друзьями, коллегами. Пришли и студенты, у которых отец был научным руководителем, и они явно испытывали дискомфорт в пиджаках и галстуках. Официанты незаметно прохаживались по комнате, раздавая гостям закуски, в которые гости вцеплялись с такой жадностью, будто не ели неделю. Все слишком сильно сжимали в руках бокалы и, понизив голос, беседовали, разбившись на мелкие группы. Мама кружила по комнате, следила, чтобы у всех были еда и напитки, отдавая указания официантам, пополняя запасы салфеток и не останавливаясь, чтобы перекинуться с кем-то хоть словом. Это выглядело так, будто она организует мероприятие, не имеющее к ней самой никакого отношения. Чарли исчез в середине поминок и вернулся час спустя с блестящими глазами. Я стояла на кухне и кивала, соглашаясь с родственниками и друзьями семьи, которые подходили ко мне один за другим и говорили, какая это ужасная потеря, а потом благодарила, когда они говорили, что я хорошо справляюсь. Я попросту ждала, что вот-вот очнусь от этого сюрреалистичного сна, в котором почему-то оказалась. Все выглядело абсурдным. Казалось, будто в кухне взорвалась бомба, но вместо того, чтобы попытаться навести порядок, люди только расхаживают вокруг и едят пирожки.

Постепенно гости один за другим исчезали, и вот последняя машина промелькнула в переулке, мама заперла входную дверь, и мы остались одни, собравшись в гостиной. Мама сидела в своем кресле и выглядела очень маленькой, как будто вот-вот утонет в его подушках. Чарли расположился посередине дивана, обхватив колени, и теребил нитки на манжетах своего темно-синего пиджака. Я стояла у дальней стены, рассматривая свои черные туфли. Последний раз, когда я их надевала на январский зимний бал, мне было очень весело.

– Так, – сказала мама, и мы с Чарли повернулись, чтобы посмотреть на нее.

Мы еще не разговаривали об этом. Нужно было много всего устроить: службу, поминки, оповещение родственников, еду. Но теперь все закончилось. С того момента, как это случилось, я ждала, что мама снова возьмет все в свои руки, и каким-то образом жизнь опять станет нормальной. Что она научит нас, как все это пережить.