– Марит! Марит! Где ты? – зовет она, и в ее голосе сквозят слабые истерические нотки. Я спешу к ней, и сердце мое уходит в пятки: если я чем-то провинилось, мне придется ждать еще по меньшей мере неделю или даже больше, прежде чем смогу узнать, обнаружится ли в том банке что-то важное.

Я нахожу Нину в кухне, стискивающей в пальцах свой передник.

– Портьеры в гостиной сплошь изорваны, – стонет она. – Они превратились в лоскутья, как будто в них запутался какой-то мелкий зверек и изо всех сил старался вырваться.

– Мелкий зверек? – медленно переспрашиваю я.

– Карликовая землеройка? – с невозмутимым лицом предполагает Якоб.

– Бешеная ондатра? – спрашивает Лильян.

– Марит, иди и почини их немедленно! Пока госпожа Вестергард ничего не заметила, – приказывает Нина и повышает голос, обращаясь ко всем остальным, кто присутствует в кухне: – И следующий, кого я застану с едой за пределами столовой, будет отмывать кастрюли от жира сверхурочно! – Она хватает меня за локоть и тащит по коридору, бормоча: – Я везде поставлю ловушки на крыс.

За ее плечом Брок с милой улыбкой машет мне ножницами, и я прищуриваюсь. «Ага! Значит, это не крысы испортили портьеры». А одна конкретная крыса.

Эта работа требует тщательного распределения магии, и я, занимаясь починкой портьер, прикидываю, как бы поизобретательнее отомстить Броку. По утрам Ева делает упражнения и танцует в бальной зале, которую Хелена превратила в импровизированную студию, а после обеда встречается с преподавателем, который дает ей уроки математики, грамматики, риторики и истории Дании. Хелена сама занимается с Евой историей Датской Вест-Индии и рассказывает о том, как в 1848 году случилось восстание под предводительством некого Готлиба по прозвищу «Генерал Будда», и в итоге все рабы на острове Санта-Крус были объявлены свободными. В некоторые вечера Ева посылает за Якобом, и он рассказывает ей о звездах и планетах, о медицине и горном деле.

Я улыбаюсь, думая о секретном послании, которое нашла вчера в потайном кармашке одного из платьев Евы.

−− / − −••• •−•− / •−•• ••−− −••• •−•• ••−−

«Я тебя люблю».

В ответ я той же азбукой Морзе отправила ей указания. Если она последует им, то найдет сиреневые гроздья глицинии, которые приведут ее к оранжерее за флигелем прислуги.

Нина возвышается надо мной и, поджав губы, изучает мою работу, пока я кладу последние стежки. Я приняла драпировку, похожую на грязную обвислую швабру, и превратила ее обратно в роскошную узорчатую парчу.

– Ты сделала это, – неохотно признает Нина. На ее лицо начинают возвращаться краски, и передо мной открывается возможность. Как будто кто-то аккуратно раскатал ковровую дорожку у меня под ногами.

– Да, – отвечаю я, идя следом за ней в кухню. – Так вот, насчет выходного дня…

Она оборачивается и, недовольно щурясь, вскидывает брови.

– Полдня. И вам с Лильян придется выполнить в городе поручения, которые я вам дам.

– Я отвезу их, – быстро вызывается Якоб.

– Возьми фаэтон, – приказывает Нина и отворачивается, сердито фыркнув.

* * *

Утром Лильян, как это бывает едва ли не каждый день, не может найти свои чулки.

– Иди, я спущусь через минуту, – обещает она, стоя на коленях перед своим сундуком и роясь в нем.

Брок на кухне перебирает семена и саженцы растений, которые Хелена выписала с Санта-Круса: мята, кокос, гуайява, даже ананас.

– Как я должен выращивать все это, если их прежде даже в глаза не видел? – бормочет он, разглядывая листья.

– Да уж лучше заставь их расти, – говорит Дорит. – Госпожа Вестергард велела мне для рождественского ужина приготовить блюда, в рецепты которых входят все эти чужеземные травки-фрукты.

– Спасибо, Брок, за то, что помог мне вчера, – с милой искренностью бросаю я, наполняя серебряную фляжку горячим шоколадом. Наслаждаясь недоуменным выражением его лица, я накидываю свой плащ, помахиваю рукой в знак прощания и вслед за Якобом выхожу из дома.

Он помогает мне сесть в открытый фаэтон, взяв меня за руку, но тщательно стараясь не касаться моей одежды, а потом взбирается на козлы.

Его дыхание паром клубится в воздухе, и он беспокойно застегивает и расстегивает пуговицы на своих перчатках. Я раскатываю поверх своих коленей две толстые шкуры.

– Сегодня я намерен передать письмо со своей просьбой доктору Хольму, – говорит Якоб и достает из кармана белый конверт. – Переписал его пять раз, – с легким смешком сознается он, откашливается и прячет письмо обратно в карман. И я с новой остротой осознаю, насколько он красив.

– Ты действительно считаешь, что когда-нибудь появится лекарство от Фирна?

– Если кто-то и может найти его, то это доктор Хольм, – отвечает Якоб и поворачивается ко мне с горящими глазами. – Когда доктор Хольм опубликовал свое первое исследование, оно многое изменило. Оно помогло людям относиться к магии с меньшим страхом и подозрением, благодаря чему нас стали охотнее принимать на службу в такие дома, как этот. Это был первый раз, когда кто-то дал научный ответ на вопрос о том, что же с нами действительно происходит.

– Кто-нибудь еще пытался найти лекарство? – спрашиваю я, открывая серебряную фляжку, и пар поднимается в воздух, словно джинн, вырвавшийся из кувшина.

Якоб пожимает плечами, задумчиво перебирая вожжи:

– Фирн – это не что-то заразное, подобно холере, что угрожает всему населению, так что с его лечением никто не торопится. Он затрагивает только тех, кто владеет магией и кто в основном из нижних сословий, потому что богатым не нужно пользоваться магией настолько часто, чтобы это стало по-настоящему опасно. Поэтому никто не уделяет большого внимания поискам лекарства. Быть может, некоторые даже считают, что мы заслуживаем Фирна, потому что решаем применять магию.

Я наливаю горячий шоколад в жестяной стаканчик, тщательно следя за тем, чтобы моя рука не дрогнула. Меня все еще страшит такое вот открытое обсуждение магии.

– Но для некоторых магия означает возможность быть нанятыми на службу, получить крышу над головой и еду каждый день, – продолжает Якоб. Его рука касается моей, когда я подаю ему исходящий паром стаканчик, и от этого прикосновения у меня в животе возникает легкий трепет. – Выбор не всегда бывает настолько очевидным.

– Чулки найдены, – победно объявляет Лильян, запрыгивая в фаэтон.

– Отлично, – отзывается Якоб. – Я ужасно рад, что мы снова заговорили о нижнем белье.

Лильян смеется и разворачивает пакет с эблескиверами – пышными круглыми оладьями с ломтиками яблока и моченой брусникой. Я подаю ей стаканчик с горячим шоколадом.

– В особых случаях Хелена сыплет в свое какао щепотку золотой пыли, – говорит Лильян. Я делаю глоток густого горячего напитка, чтобы скрыть внезапный приступ тревоги, когда Якоб трогает лошадей с места. Мы в пути. Всю последнюю неделю я только и думала, что об этой поездке, снова и снова вертя в голове слова Якоба, сказанные на льду пруда и в библиотеке.