Зачем убивать половину своих работников, а затем утверждать, будто это был несчастный случай?

Никто не станет так делать.

Если только не нужно скрыть что-то, что, по твоему мнению, никогда не должно выйти на свет.

– Как будем коротать время в дороге? – спрашивает Лильян. – Конечно, рассказывать жуткие истории!

– Лильян любит жуткие истории, – угрюмо бросает Якоб через плечо.

– Во время сражения в Кильском заливе Кристиан IV был ранен шрапнелью в лицо, – рассказывает мне Лильян, когда фаэтон въезжает под темную сень леса. – Из-за этого он остался без одного глаза, – она содрогается почти радостно. – Когда врач удалил то, что осталось от глаза, Кристиан IV велел выковырять шрапнель и отлить из нее сережки, а потом подарил их своей любовнице.

– Нет! – отмахиваюсь я от нее своей салфеткой. – Это не может быть правдой.

– Но это правда, – настаивает она и машет на меня рукой в ответ, осыпав мои волосы крошками от оладий. В воздухе витает густой запах сосновой смолы и шоколада.

Хотя мой желудок все туже и туже стягивается в узел, на моем лице улыбка. Я никогда не делала такого прежде: не пила какао во время поездки в Копенгаген, не смеялась вместе с друзьями. Это кажется мне большей роскошью, чем сто вечеров в Королевском театре на балетных спектаклях.

– А королевский трон сделан из рогов единорога, – продолжает Лильян. Якоб откашливается.

– На самом деле, это бивни нарвала.

– Ты такой невыносимый всезнайка, – с жаром заявляет она и сильно дергает его за ухо. – Может быть, доктору Хольму это и впрямь понравится.

– Не беги впереди повозки. Он меня еще не принял, – напряженным голосом возражает Якоб.

Он крепче сжимает вожжи, и я чувствую укол, который стараюсь игнорировать. Я никогда не хотела влюбиться в того, кого может забрать Фирн. Хотя, если Якоб когда-нибудь действительно научится лечить его… я позволяю себе слабый проблеск надежды, но потом решительно заставляю этот проблеск погаснуть. Надежда на будущее пугает меня, это словно попытка шить ниткой, которая может в любой момент лопнуть. Моя жизнь в «Мельнице» и в мастерской Торсена была куда более тусклой. И потому куда более безопасной. Ныне в моей жизни есть Хелена и Ева, Филипп и королевское семейство, Якоб и Лильян – и все эти люди питают большие надежды на то, что смогут изменить будущее.

Я допиваю какао вместе с горьким осадком, остававшимся на дне, и думаю о том, что только я все еще смотрю в прошлое.

Когда мы прибываем в город, Якоб оставляет лошадей у коновязи, и мы расходимся в разные стороны: он салютует нам и направляется к почтовой конторе, а мы с Лильян спешим вдоль улицы, окаймленной рядами фонарных столбов, к швейной лавке. Но сначала я сворачиваю к Национальному банку. Если бы я бывала здесь сто раз прежде, воспоминания, вероятно, слились бы воедино и потерялись, проскользнули бы между пальцами, словно сотня песчинок. Но, поскольку я была здесь только однажды, в тот самый день, память об этом остается отчетливой и яркой, точно единственная монетка, оброненная в воду и сияющая на дне. Я буквально вижу Ингрид, кружащуюся вокруг вон того фонарного столба. И себя, обронившую на мостовую булочку с кунжутом.

– Может, заскочим, скажем Айви «привет»? – спрашивает Лильян, когда мы проходим мимо стекольной мастерской. Витрины там большие и прозрачные, словно завеса из чистой воды, струящейся с верхнего края рамы, не считая идущей поверху полосы с ало-золотым национальным гербом. Три синих льва, девять красных сердец, и все это увенчано короной Кристиана V.

– Я… – начинаю я, но слова замирают у меня на губах.

За стеклом я вижу знакомую фигуру. Волосы медового цвета, великолепные очертания породистого носа. Я хватаю Лильян за руку и заставляю спрятаться как раз в тот момент, когда он поворачивается в профиль.

– Это Филипп Вестергард? – спрашиваю я, чувствуя, как неистово колотится сердце. Именно сегодня, не в какой-нибудь другой день. Я выпрямляюсь и бросаю еще один взгляд сквозь витрину.

Похоже, он не заметил нас. Я вижу, как он поворачивается в другую сторону и улыбается Айви. Она отвечает ему милой улыбкой.

«Что он здесь делает?»

– А зачем нам прятаться? – шипит Лильян. – Мы же просто идем в швейную лавку!

– Нет, – возражаю я, и, удостоверившись, что ни Филипп, ни Айви не смотрят в нашу сторону, торопливо иду к Национальному банку на углу. – Сначала мне нужно зайти сюда, – поясняю я Лильян, еще раз окидывая себя взглядом и убеждаясь, что моя форма дома Вестергардов не видна из-под плаща.

– Зачем? – Лильян смотрит на меня. – Я тоже пойду, а потом мы вместе сходим за тканью. Мне понадобится твоя помощь.

– Хорошо, – говорю я. Она следует за мной по пятам, когда я открываю тяжелые двери и подхожу к стойке. Помещение тускло освещено, и я откашливаюсь, привлекая внимание человека, который рассматривает какие-то бумаги сквозь монокль.

– Да? – спрашивает он, поднимая на меня взгляд.

– Я хочу получить доступ к своему счету, – я снимаю перчатки и пытаюсь придать своему тону уверенность. – Мое имя Герда Ольсен, счет был открыт Клаусом Ольсеном в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году.

Он просматривает какие-то папки, а потом скрывается в дальней комнате. Я чувствую, как Лильян сверлит меня взглядом.

– Герда? – спрашивает она. Я прикладываю палец к губам.

Вернувшись, клерк спрашивает:

– И что бы вы хотели сегодня сделать со своим счетом, барышня Ольсен?

Мне кажется, что меня сейчас стошнит. Я дрожу от ужаса и возбуждения. Мой отец был здесь. Он что-то оставил для меня.

– Я хотела бы закрыть его, если вы будете так любезны, – отвечаю я.

– Хорошо.

Дрожащей рукой я заполняю бумаги. Клерк протягивает мне конверт, в котором лежит небольшое количество банкнот – это общая сумма, которую мой отец отложил для меня и Ингрид, к тому же за те десять лет, что деньги лежали нетронутые, накопились кое-какие проценты. Сумма, конечно, скромная, но все равно таких денег я никогда еще не держала в руках. Может быть, они позволят мне не пропасть, если вдруг в спешке придется покинуть дом Вестергардов. «Спасибо, папа», – думаю я, смаргивая внезапно набежавшие слезы. Впервые за долгое время я чувствую, что кто-то позаботился обо мне, а я почти забыла, каково это.

Потом клерк говорит:

– Для вас есть кое-что еще, – он просматривает лист, лежащий в папке. – Необычная ситуация. Нам на хранение было вверено дополнительное имущество. Владелец счета должен был сам прийти за ним, но, похоже, так и не сделал этого.

Он протягивает мне маленький пакет, умещающийся на его ладони. Взяв его, я чувствую, что нечто, лежащее внутри, весит совсем немного, примерно как куриное яйцо.

Я выхожу из банка и миную стекольную мастерскую – Филипп, похоже, ушел, – нахожу узкий тенистый переулок, подальше от посторонних взглядов, и останавливаюсь там под редким снегопадом. Лильян заглядывает мне через плечо.