Когда точно к девяти утра она прибыла – во вчерашней одежде, раскрасневшаяся, с шальными глазами – в штаб-квартиру комиссии на углу улиц Красный Казанец и Юности, Петренко посмотрел на нее довольно скептически, однако ничего не сказал. А она, разумеется, ни ему, ни тем более кому другому не стала рассказывать.

Потом начались самые пиковые дни выслеживания юного Данилова. Все больше и больше ниточек сходились к издательству «Первая печать» – но Варя все равно ничего не подозревала.

Потом в расследовании мелькнуло имя художника Шишигина и заказанное ему полотно на тему Апокалипсиса: Варя вспомнила имя, подпись автора под той ужасной картиной на квартире у Ивана, но опять ничего Петренко не сказала.

Иван ей не звонил, и она этому была если не рада, то испытывала облегчение, что не надо будет врать и рассказывать, как и чем она занята, отбиваться от встречи с ним, на которой тот, конечно, будет настаивать, самонадеянно думала она.

Потом они задержали Данилова – в старом, теперь закрытом аэропорту Шереметьево-один, по прилете из Тель-Авива, и она впервые увидела его, но в ней ничего в тот момент не дрогнуло – как и в нем.

Он тогда был увлечен своей девчонкой, Натальей Нарышкиной, – будущей юной, блин, женой. А она надеялась на развитие отношений с Иваном.

Данилову в аэропорту удалось сбежать от них – таинственным образом, из наглухо закрытой комнаты.

Варя с Петренко искали его. И издателя, возглавлявшего «Первую печать», тоже разыскивали.

А Иван не звонил. Однажды, вовремя вернувшись домой, она набрала его телефоны, но ни один не ответил. Мобильный оказался вне зоны доступа. Домашний отвечал глухими долгими гудками.

Именно Варя выследила тогда и Данилова, и издателя, высказав версию, где они могут быть.

Они помчались на предсказанное ею место с Петренко и другими оперативниками – в наблюдательном фургоне, украшенном рекламными нашлепками стиральных порошков и зубных паст.

Варя хорошо помнила, как сидела тогда в мини-вэне с наглухо затонированными окнами, припаркованном на Пушкинской площади, и в бинокль обозревала место встречи у памятника поэту, которое она сама выследила и установила.

Появился Данилов, его тогдашняя «прихехе» и будущая жена, юная Нарышкина, и это означало, что как минимум половину загадки лейтенант Варвара Кононова отгадала.

Но они все – и Данилов, и девчонка, и неведомые этим двоим оперативники в засаде – ждали тогда другой персоны: таинственного главаря компании «Первая печать», которого Варя ходила выслеживать на Большую Дмитровку. Он появился, и, судя по реакции Данилова, которую Варя наблюдала в бинокль и слышала в направленные микрофоны, оказался тем самым искомым издателем.

А еще – ее мимолетным любовником Иваном, с которым Варя познакомилась на парковке у Столешникова переулка и провела ночь в его квартире на Патриарших.

В тот момент, когда она узнала его (она хорошо это помнила), Варе стало больно дышать, не хватало воздуха, а кровь неудержимо прилила к лицу. «Боже, что делать?! – промелькнуло у нее. – Признаться во всем Петренко? Прямо сейчас, в разгар операции?»

Нет, это было совершенно невозможно.

Через час они благополучно взяли всех троих: Данилова, Нарышкину и руководителя издательства «Первая печать» – Ивана Степановича Козлова.

И успели записать весь их разговор у памятника Пушкину.

По первости всех троих задержанных поместили на конспиративные квартиры в гостинице «Пекин». Варя мысленно молила богов, чтобы Петренко не отправил ее допрашивать Козлова. Но, слава создателю, он не послал ее, и они с ним больше не встретились.

А потом им пришлось отпустить Данилова и девчонку.

Из-за предлога, который нынче кажется совершенно смехотворным: Нарышкина записала тогда на диктофончик их диалог с Козловым на Пушкинской площади и сумела доставить кассету своему папаше, который служил ни больше ни меньше в столичном корпункте «Американского радио».

Подумать только! Где теперь то «Американское радио»! Кто на них внимание обращает! И кто бы сейчас подобной угрозы убоялся!

А тогда, два десятилетия назад, поди ж ты!

Действительно, тех двоих, Данилова и девчонку, комиссии пришлось отпустить.

Но в руках у КОМКОНа оставался Козлов, заваривший кашу. Главный, который должен за все ответить.

Но наутро выяснилось: Козлов с конспиративной квартиры бежал. Он был прикован наручниками к батарее – те валялись на месте. Окна – на самом верхнем этаже – оказались заперты изнутри. То же самое – дверь. Двое курсантов академии ФСБ, которые дежурили у двери, ничего не видели и не слышали.

Козлов пропал, растворился.

Но и после этого Варя ничего о своей связи с Иваном по команде не доложила. Страшно смущалась и боялась.

Сообщила Петренко только об одном: ей, благодаря хакерским способностям, удалось установить адрес, где Козлов проживает в Москве. И она навела оперативников на ту самую, хорошо знакомую ей квартиру на Патриарших.

Внутри, разумеется, никого не оказалось.

Измятые черные простыни в спальне, казалось, хранили запах их тел, аромат любви.

Варя во время обыска отвечала невпопад и часто краснела.

Полотно Шишигина с апокалиптическими нотами изъяли.

На квартире оставили засаду.

Но Козлов больше не появился. И отпечатки пальцев, откатанные на «конспиративке» в «Пекине», ему не принадлежали. И биографию он присвоил чужую. Не было у него в истории ни работы в райкоме партии, ни службы в КГБ, ни миллионов, заработанных у олигарха Шеляринского.

Больше с тех пор в поле зрения комиссии Иван Степанович Козлов не попадал – до того момента, как на прогулочной дорожке в Пирите о нем ни рассказала Ольга Васильевна Огнёва.

Но тогда, двадцать один год назад, Варе все-таки пришлось поведать Петренко об их неформальной встрече с Козловым.

Спустя месяц после той ночи в развратной квартире на Патриках привычные «дни» к ней не пришли.

«Всякое бывает, – попервоначалу решила она. – Столько стрессов, новая служба!»

Календы не появились ни через неделю, ни через две.

Ни о чем таком она не думала, просто потому, что ни с кем не была! Никого у нее не было в ту пору! Кроме Ивана.

А Иван? Он не в счет, потому что, она точно знала, все произошло на третий день после того, как минули предыдущие критические дни – в такой момент никто не беременеет! Плюс она, конечно, положилась на партнера, но все-таки старалась контролировать процесс, и каждый раз (а был, да, далеко не один раз) она хоть краем глаза, но видела, как он вскрывает презерватив, надевает резинку…

Да она чувствовала его в себе и каждый раз ощущала, что он в спасительной оболочке!

Варя купила во второй раз в жизни непривычный тогда тест.

И вот те раз, не поверила глазам: две полоски.

Как это может быть?! Непорочное зачатие!? На третий день после месячных?! В презике?!

Бросилась к врачу – не в поликлинику ФСБ, к которой ее как сотрудника комиссии прикрепили, а к своей привычной гинекологине из районки.

Та огорошила:

– Беременность семь недель.

– Не может быть!

– Многие так говорят. Это у тебя первая беременность, да? Надо рожать. Папаша знает?

– Нет! – залилась слезами Варя.

Что было ей делать? С кем поделиться, посоветоваться? С бабушкой? С подружкой Верой?

Но никому, ни единому человеку на земле не могла она поведать обо всех обстоятельствах: что будущий ребенок происходит от странного, загадочного существа.

Может, и не человека вовсе.

Посоветоваться она могла только с одним человеком. Он в ту пору заменил ей, пожалуй, и папу, и маму.

Именно тогда, после их прогулки по близлежащему парку появилось у них с Петренко обыкновение обсуждать стремные темы, не предназначенные для посторонних ушей, отнюдь не на службе, а прохаживаясь по тропинкам и дорожкам Кусково.

Но как же она краснела тогда, в самую первую с ним прогулку, как коснел ее язык, когда она выговаривала всю историю своего «неслужебного общения» с Иваном Козловым!

Ожидала от Петренко чего угодно: взрыва гнева, выговора, отстранения от службы, увольнения!

Но в итоге Варя навсегда запомнила отповедь, которую дал ей старший и мудрый товарищ.

– Ты сама сейчас поняла, что твой партнер – человек как минимум мутный. Да полно! Человек ли он? Кто вообще? Чего добивается? Откуда взялся? Что за персона? Падший ангел? Люцифер? Инопланетный пришелец? Мы не знаем. И бог весть когда узнаем. А то, что ты носишь в себе его семя, я расцениваю как часть той спецоперации, которую он из каких-то непонятных нам соображений затеял. Я нисколько не сомневаюсь, что он намеренно вышел на тебя, втерся в доверие, соблазнил, заставил забеременеть. Ты сама говоришь,