Однако же все сотоварищи Иванова придерживались совершенно противоположного мнения. Разграбить да поделить добычу по-честному – затем и явились. В том, что город будет взят, и, скорей, рано, чем поздно, не сомневался никто.

Столица бывшей империи франков, разделившейся на три королевства лет десять-пятнадцать назад, произвела на Геннадия весьма тягостное впечатление. Он, конечно, не ожидал увидеть Эйфелеву башню и бульвар Капуцинок, но чтоб великий город скукожился вот так, до размеров маленького островка Сите?! Нет, ясное дело, не скукожился, просто еще не разросся. Не пришло еще время расшириться. Да и столицей-то он стал совсем недавно. В империи Карла Великого, насколько помнил Гена, столичные функции выполнял германский Ахен, ныне принадлежавший королевству Лотаря – Лотарингии, занимавшему весьма обширные пространства от Северного моря до Средиземного.

Остров Сите (или Лютеция, как и его, и город называли римляне) представлял собой одну сплошную крепость! Один мост, видимо, был сожжен, второй, ведущий на правый берег, прикрывала основательно выстроенная крепость. Впрочем, зачем викингам мосты? Просто окружить и ждать, что норманны и сделали. Правда, долго ждать они все ж таки не могли, все из-за тех же осенних штормов. Однако в крайнем случае могли остаться и на зимовку, как уже бывало не раз. Сия перспектива не очень-то воодушевляла парижан, и защищаться они собирались отчаянно, что было заметно по количеству воинов на городских стенах, по их наглому поведению, по задиристому звону колоколов.

Мосты-то франкам лучше было бы оставить и постараться не дать врагам подняться вверх по реке. Хотя парижане и так старались. На месте сожженных мостов торчали их основания – «быки», меж которыми забили тяжелые колья. На них и напоролся драккар одного из хевдингов Торкеля Змеи. Да так основательно напоролся, что вытащить его не оказалось никакой возможности, пришлось бросить – на радость защитникам городских стен!

Викинги все же прорвались вверх по реке, частью – на узких снеккарах, частью – высадив по берегам отряды, которым пришлось пробиваться с боями. Пробились, и теперь город был полностью окружен. Мало того, Бьорн Железнобокий велел рубить в лесах сухостой да собирать хворост. Вязать плоты, поджигать да сплавлять на непокорный остров – пусть его жители задохнуться в дыму! И ведь задохнулись бы, да налетевший ветер сорвал всю затею.

Норманны, впрочем, не унывали – слишком уж их было много, и никто не собирался здесь зимовать. Везде, в быстро построенных лагерях, слышались веселые штуки и смех. Чего ж было не пошутить, когда уже совсем скоро каждый получит свою долю… и не маленькую! Или получит, или – обретет смерть в бою, что тоже для викинга очень даже неплохо.

Опытный воин, Железнобокий Бьорн не бросился на штурм сразу же, как поступили бы многие, даже его собственный отец. Конунг прекрасно знал, что Париж обречен, и его падение всего лишь дело времени. Надеяться парижанам было не на кого, находившийся в Реймсе король вряд ли соберет войско, способное на равных сражаться с этакой оравой язычников, открыто презирающих смерть!

Как-то вечером, на третий день осады, в лагерь Торкеля Кю явился посланец конунга – светловолосый мальчишка с надменным лицом и пламенным взором, Иванов сразу прозвал его – «пионер». Не кланяясь, пионер вошел в шатер ярла, словно к себе домой… и был, как потом сказали, принят с честью. Хитрый «змеиный» ярл напоил юного посланца терпким красным вином из недавно захваченной бочки. Напоил до такой степени, что мальчишка не смог идти, пришлось отнести его к конунгу на носилках.

Гонец явился не просто так, прежде чем испить вина, передал-таки приказ конунга – явиться всем хевдингам на совет – тинг – в ближнюю рощу.

На совет так на совет. Только вот кого формально считать хевдингом? Только ли того, кто владеет драккаром, или даже и тех, кто не владеет? Решено было так: хевдинг – тот, кто владеет. И тот, кто не владеет… но когда-то владел.

Под последнее определение подходил и Гендальф, он же владел, хоть и не долго «Ал-Андалусом», прекрасным, кстати, кораблем. О том Регин незамедлительно доложил ярлу. Пришлось идти на совет и Геннадию, хоть, честно говоря, и не очень хотелось. Лучше сейчас спал бы или сидел в дозоре на пару хоть с тем же Рольфом или Херульфом, точил бы лясы, совершенствуя язык. Чем худо-то? Нет, пришлось куда-то топать на ночь глядя, да еще переправляться на лодке на правый берег – там располагался главный лагерь, а лагерь Торкеля Кю раскинулся на левом берегу, в районе будущего Иври.

Разгоняя надвигающуюся тьму, повсюду горели костры и чадили факелы. Вкусно пахло гороховой похлебкой и жарившейся на кострах дичью, слышались шутки, песни и смех, частенько переходящий в громовой хохот. Факельщики, встречавшие приглашенных на совет хевдингов, сразу вели гостей за собой, в черную глубину леса, с каждым шагом становившегося все гуще и темней.

В будущем – Венсанский лес, усмехнулся про себя Геннадий, следуя за Регином след в след.

Хитрый конунг вовсе неспроста выбрал для совета глухую чащу, логично предполагая, что власть распятого бога христиан окажется здесь намного меньшей, нежели близ какой-нибудь деревни или, тем паче, в виду Парижа, где имелось множество церквей. Пусть чужой бог не мешает совету своими кознями!

Посередине большой, расчищенной от кустарников и завалов поляны, жарко горел большой костер, вокруг которого расположилось человек шестьдесят – хевдинги, ярлы и сам конунг в алом ромейском плаще и с непокрытой головою. Все галдели, смеялись, здоровались. Вообще, все это ночное сборище сильно напоминало Гене обычный туристский слет. Казалось, вот сейчас кто-нибудь возьмет гитару, запоет «изгиб гитары желтый», а потом объявят завоеванные в эстафете места да начнут вручать грамоты под бурные аплодисменты присутствующих.

Грамоты, увы, не вручали. Но обставили все торжественно, как смогли. Едва все собрались, как прозвучал троекратный звук рога, после чего под звуки какого-то странного деревянного инструмента, не похожего ни на что, дюжие воины вывели к костру невысокого парня в изодранной богатой одежде – явно пленного, и не из простых. Его принесли в жертву без излишней жестокости, деловито и буднично: здоровенный, голый по пояс мужичага, ухватками напоминавший лешего, одним взмахом секиры снес бедолаге голову. На том, собственно, торжественная часть и закончилась, перешли к деловой.

На совете обсуждали много чего, даже самые, казалось бы, мелкие вопросы, типа того, вязать ли плоты веревками или сколачивать железными скобами. Кто-то из ярлов заявил, что их кузнецы однозначно против скоб – других дел, что ли, мало, еще и скобы ковать? А наконечники стрел? А заточка секир? Закалка копий?

Против веревок тоже приводись вполне разумные доводы, в первую голову – где столько канатов взять? Разрезать корабельные – совсем не дело, всяко пригодятся еще.

Выслушав обе стороны, конунг принял мудрое решение – взять все лишние канаты с драккаров, кузнецам же велеть работать больше, увеличив будущую долю в добыче. Разобрав все неотложные вопросы, перешли к спорам меж викингами, а затем сам конунг лично поднял вопрос об одной знатной пленнице.