– Мне показалось, ваша сестра к возражениям не привыкла.

– Это правда.

– И она весьма решительна и тверда в своих намерениях.

– И это верно.

– А вы уверены, что она ваша родная сестра?

«Ну вот, значит, он наверняка считает меня никчемной личностью», – с грустью подумала Ненна и, улыбаясь, стала благодарить Ричарда. А он, похлопав себя по карманам и проверяя, не забыл ли спички – этот его жест отчего-то был Ненне и понятен, и даже приятен, – поспешно поднялся с причала на набережную и подозвал такси.

«Я не сдамся без борьбы, – думала Ненна. – Ведь я вышла за Эдварда, потому что хотела жить именно с ним, и я по-прежнему этого хочу». – Она гладила раскаленным утюгом грубое исподнее Уиллиса, которое сохло вот уже несколько дней, но все никак не могло просохнуть, и в очередной раз пыталась отвечать на всевозможные обвинения, которые так и сыпались на нее – причем возникали они не в ее душе и мыслях, а где-то далеко. Все они казались ей невероятно нудными и сводились практически к одному-единственному вопросу: почему после всего того, о чем говорилось в том воображаемом суде, она так и не предприняла ни одной попытки съездить в дом 42 «би» на Милвейн-стрит? Ненне хотелось ответить, что она не поехала туда отнюдь не по неким вполне ожидаемым причинам – то есть не из чувства гордости или презрения и даже не в связи с теми странными привычками, которые обычно приписывают речным жителям, и в результате последние весьма неуютно чувствуют себя на лондонских улицах. Нет, она не съездила туда только потому, что понимала: это ее последний шанс. И пока он у нее есть, можно считать, что еще не все потеряно. Но если она этого шанса лишится, тогда нечего и пытаться что-то вернуть.

Она сказала Марте, что сегодня вечером ей нужно уйти, а вернется она, возможно, только завтра.

– Ладно, а нам где тогда ночевать?

– На «Рочестере». Я попрошу.

Меньше чем за неделю безупречный «Рочестер» успел превратиться в некое подобие бордингауза. Раньше Ненне и в голову бы не пришло попросить Вуди и Дженет присмотреть за ее девочками. Уиллис, вернувшись из больницы, уже поселился на «Рочестере»; впрочем, он особого беспокойства хозяевам судна не доставлял, сидел себе тихо в свободной каюте и даже не пытался, как раньше, каждый день следить за речным трафиком. Он не поднялся на палубу, даже когда прибыл тягач, присланный PLA, и несчастный «Дредноут» взяли на буксир и, не поднимая на поверхность, поволокли прочь; впрочем, отдельные части его корпуса все же время от времени показывались из воды, словно старая баржа еще пыталась сопротивляться, так и не смирившись со своим поражением.

– Ну да, обыкновенный буксирный катер, – со знанием дела сообщила Тильда, – такие используют для судов водоизмещением не более сорока тонн. А чтобы «Дредноут» с места сдвинуть, особых усилий и не требуется.

Члены спасательной команды выловили из воды все, что смогли, включая чугунную сковороду, но краски и прочие рабочие материалы Уиллиса восстановлению, разумеется, не подлежали. О том, каковы будут его последующие шаги, он ничего не говорил, разве что упомянул, что теперь вряд ли можно ожидать, что сестра его примет. Впрочем, и переезжать в Перли он в любом случае отказался. И теперь упорядоченная жизнь супругов Вудроу, ранее почти полностью зависевшая от того, что они совершенно точно знали, как и где проведут тот или иной день в течение ближайших шести месяцев, была, похоже, полностью разрушена. Им даже пришлось распаковать многие из тех вещей, которые они прежде так аккуратно сложили, чтобы взять с собой или убрать на хранение. Тем не менее оба постоянно повторяли, что Уиллис им ничуть не в тягость.

Так что, когда Ненна обратилась к ним с просьбой разрешить Марте и Тильде переночевать на «Рочестере», поскольку у нее срочное дело на противоположном конце Лондона и ей там, возможно, придется задержаться до завтра, ее просьба была встречена без малейших протестов, и девочки отправились на «Рочестер», прихватив с собой ночные рубашки, пластинки, фотографию Клиффа и два пакета овсяных хлопьев на завтрак, потому что хлопья им нравились разные. Тильда, которая по-прежнему злилась на всех за то, что ее вовремя не разбудили и она пропустила «самое главное» – момент крушения «Дредноута», – сразу спустилась в каюту Уиллиса; она хотела попросить его нарисовать картину гибели судна. А Марта, преградив матери путь, спросила:

– Ты ведь едешь, чтобы с папой повидаться, да?

– Да, и назад, возможно, вернусь с ним вместе. Ты как, рада была бы?

– Не знаю.

– Лучше возьмите дешевый билет на весь день, – посоветовал Ненне кондуктор, – если вам действительно нужно из Челси добраться до Стоук Ньюингтона, или совсем туда переезжайте.

Она купила такой билет, и хотя сейчас, когда пересаживалась с автобуса на автобус, в ушах у нее, по крайней мере, не звучали голоса прокурора и обвинителей, у нее все же оказалось более чем достаточно времени на всякие запоздалые сожаления – она, например, жалела, что не надела другое платье и не сходила в парикмахерскую, хотя и сама толком не знала, хотелось бы ей выглядеть как-то иначе или все же лучше остаться такой, как всегда. Пожалуй, ей все-таки стоило бы надеть более приличное пальто – в нынешнем у нее такой вид, словно она ни в коем случае не позволяет себе ни расслабиться, ни тем более развлечься; с другой стороны, ее потрепанный, давно утративший форму жакет как бы свидетельствовал о том – и это чистая правда, – что перед выходом из дома она слишком сильно волновалась, чтобы обратить внимание на такую чепуху, как одежда. Однако среди всех этих сомнений и сожалений у нее не возникло даже мысли о том, что будет, если после столь долгого пути она позвонит в дверь дома 42 «би» по Милвейн-стрит, а Эдвард ей не откроет.

Именно это «би», пожалуй, беспокоило ее больше всего. «Би» предполагало квартиру на верхнем этаже, а на двери дома 42 оказался только один звонок. Подъезды желто-серых кирпичных домов, стоявших ровными рядами, выходили прямо на Милвейн-стрит, которую Ненна с трудом отыскала, несколько раз сворачивая то в одну сторону, то в другую. Возле некоторых дверей еще стояли на крыльце бутылки с молоком, которые хозяева не успели унести в дом. И в данный момент Ненне больше всего не хватало мирного покачивания родной баржи.

Итак, дома Эдвард или нет? В прихожей и на втором этаже горел свет, хотя, возможно, это просто лестничная площадка была освещена. Ненна с трудом подавила внезапное желание развернуться и удрать – спрятаться хотя бы в лавчонке «фиш-энд-чипс» на углу, где, кстати, можно было бы заодно и спросить: не видели ли они случайно, как из дома 42 «би» выходит мужчина, который выглядит таким ужасно одиноким? Или даже так: они вообще-то хоть раз видели, чтобы из дома 42 «би» кто-нибудь выходил?

Когда из-за угла появился прохожий и тяжелой поступью направился прямо к дому 42 «би», Ненна обрадовалась: пусть этот едва переставлявший ноги тип ни при каких обстоятельствах не может оказаться Эдвардом, его появление хотя бы избавляет ее от подозрений, что улица Милвейн необитаема. К тому же он остановился у дверей нужного ей дома, и стало ясно, что он ходил куда-то по делам, а теперь вернулся домой. Впрочем, то, как он плелся по улице, не давало ни малейших оснований предполагать, что этот поход оказался для него удачным, а дома его ждет что-то хорошее.