них выкладывает все свои предписания о полезном или наблюдения относительно благолетия в плодах и животных и в государственном правлении; а кто будет уличен в том, что он трижды оказался сказавшим ложно, тот, по существующему закону, должен всю жизнь хранить молчание; [С704] а кто окажется сказавшим правильно, тот, по решению, освобождается от податей и от пошлин.

(40) Что вторая каста — это каста земледельцев, самая многочисленная и самая дельная благодаря освобожденное от военной службы и обеспеченной безопасности в работе, и они не приходят в город ни по прочим, ни по общественным беспокойным делам; во всяком случае, часто случается так, что в одно и то же время и в одном и том же месте одни выстроены в боевом порядке и вступают в сражение с противниками, а они пашут или вскапывают в безопасности, под их защитой. Земля, вся, — царская. Они возделывают ее за плату в четверть урожая[155].

(41) Третья — это каста пастухов и охотников, которым только одним можно охотиться и разводить скот, продавать и отдавать внаем упряжных животных. За то, что они освобождают землю от зверей и от птиц, склевывающих зерно, они получают от царя определенную меру хлеба, ведя кочевую жизнь в палатках. Коня и слона держать нельзя частному человеку. Тот и другой признаны царским владением, и существуют ведающие ими.

(42) А охота на этих зверей[156] такова. Окружив, голое место стадиев в четыре или пять глубоким рвом, наводят для входа очень узкий мост. Затем впускают туда трех или четырех самок, наиболее прирученных, а сами подстерегают из засады в укрытиях. Днем дикие слоны не подходят туда, а ночью входят поодиночке. Когда они войдут, незаметно перекрывают вход, затем, введя самых сильных из прирученных боевых слонов, сражаются с теми, вместе с тем изнуряя их голодом. Когда те уже доходят до изнеможения, самые смелые из наездников незаметно спускаются и подбираются каждый под брюхо своего слона, а оттуда подбирается под дикого и связывает ему ноги. После этого подстрекают прирученных бить связанных, пока те не упадут на землю, а когда упадут, привязывают их за шеи ремнями из сыромятной бычины к шеям прирученных, а чтобы они, встряхиваясь, не стряхивали с себя пытающихся взобраться на них, вокруг их шеи делают надрез и перехватывают полосу надреза ремнем, так чтобы они от боли были покорны узам и держались спокойно. Отпустив прочь из пойманных слишком старых или слишком молодых для службы, остальных отводят в стойла, связывают им ноги, привязывают за шеи к прочному столбу, укрощают голодом, [С705] потом подкрепляют зеленью тростника и травы, а после этого учат повиноваться, одних словом, других завораживая каким-то напевом и битьем в тимпаны. Но редко кто из них с трудом поддается приручению. Ведь они по природе мирны и кротки, так что близки к разумному существу. А некоторые даже, подняв своих обескровленных наездников, павших в сражении, уносят с поля битвы, некоторые спасали подобравшихся в середину между их передних ног, обороняя их. Если же они в ярости убьют кого-нибудь из тех, кто дает им корм и учит их, то они так тоскуют, что с горя отказываются от пищи, а иногда и умирают голодной смертью.

(43) Случаются и рождают они, как лошади, весной главным образом. Пора эта наступает у самца, когда он охвачен страстью и буйствует. Тогда, вот, у него выделяется и нечто жирное через поры, находящиеся у висков. А у самок она наступает, когда у них откроются эти же самые поры. Носят они самое большее восемнадцать месяцев, а самое меньшее — шестнадцать. Кормит мать шесть лет. Живут многие из них столько, сколько самые долгоживущие люди, а некоторые достигают и до двухсот лет[157]. Они подвержены многим болезням и трудноизлечимы. Средством от глазных болезней служит коровье молоко, которым промывают им глаза, от большей части болезней — темное вино, которое дают им пить, для ран им дают выпить коровье масло (оно ведь выводит железные куски), а нарывы припаривают свининой. Онесикрит говорит, что они живут и до трехсот лет, а в редких случаях и до пятисот, что наибольшей силы они достигают в возрасте около двухсот лет, а способны к зачатию в десять лет. И он и другие говорят, что они крупнее и сильнее ливийских, что они, встав на задние ноги, хоботом сносят крепостные зубцы и вырывают деревья с корнем. Неарх говорит, что и ножные силки при охоте на них ставят на некоторых перепутьях, а прирученные слоны загоняют туда диких, поскольку они сильнее и управляются наездниками; что они так легко поддаются приручению, что даже научаются метать камни в цель и пользоваться оружием; что они распрекрасно плавают; что величайшим владением считается колесница, запряженная слонами, а ведут их в упряжи, как и верблюдов; что женщина пользуется доброй славой, если в дар от любовника получит слона. Это сообщение не согласуется с сообщением говорящего, что конь и слон — владение только царей[158].

(44) Неарх говорит, что видел шкуры муравьев, выкапывающих золото, похожие на леопардовые. А Мегасфен говорит об этих муравьях так: [С706] в земле дердов, большого народа живущих к востоку горных индов, есть плоскогорье около трех тысяч стадиев в окружности; под ним находятся золотые россыпи, а рудокопы — муравьи, звери величиной не меньше лисиц, обладающие чрезвычайной быстротой и живущие охотой; они выкапывают зимой землю и скучивают ее у входов в норы, как кроты; это — золотой песок, требующий незначительной плавки; за ним являются на вьючных животных окрестные жители тайком, потому что, если являться открыто, муравьи защищают его и преследуют убегающих, а настигнув, истребляют и их, и вьючных животных; для того чтобы остаться незамеченными, они разбрасывают мясо зверей по частям, а когда муравьи отвлечены им, они увозят этот песок и продают его купцам по какой попало цене в необработанном виде, так как не умеют выплавлять.

(45) Поскольку в сообщении об охотниках мы упомянули и о зверях[159], о которых и Мегасфен говорит, и другие, то следует добавить и вот что. Неарх поражается множеству пресмыкающихся и их зловредности; они взбираются с равнин в заселенные места, не затопляемые во время разливов, и кишат в домах; вот поэтому и устраивают ложа высоко, а иногда и покидают дома, когда их становится слишком много; если бы большая часть этого множества не погибала от воды, то земля обезлюдела бы; и мелкость их опасна, и чрезмерная крупность,