– Не уверен, – признался я. – Но если не лежит, тоона… попалась.

Сергей хихикнул:

– Илья Юрьевич, придется яйцеголовому повышать жалованье.

– Пока не проверю, – сказал Конон, – пока непроверю…

Но обед закончил быстрее, чем обычно. Я не видел, какон обедает обычно, но сейчас явно торопился.

Когда мы вдвоем заглянули в ее комнату, Светлана Васильевнасуетливо двигала мышкой, ругала, но не комп, а себя, ту себя, которая там ходитбестолково и натыкается на мебель, застревает, не успевает в туалет, вот сновауписалась, ревет…

Я подошел на цыпочках, сказал негромко:

– Все хорошо, все отлично! Вы все делаете восхитительноправильно. Но только не мучайте там себя, доверяйте больше… Вы там внутри саминакроете себе стол, сами сходите в туалет, помоете руки или примете душ. Тольконе мешайте отсюда сверху, не загружайте другими заданиями. Мебель расставилихорошо, со вкусом. У вас хороший вкус! Только оставьте здесь проходпошире… Просто передвиньте стол. Ей и так хорошо, но, когда придет мужчина, онимогут застрять…

– А что, придет и мужчина?

– Если позовете, – объяснил я. – Знакомых будетмного… А телефон вы уже повесили на стенку. Хорошо повесили, близко кванной. И к кухне. Только еще один можно будет в гостиной…

– А не дорого? – спросила она тревожно. – Я,знаете ли, только что устроилась на работу официанткой… Зарплату еще неполучала!

Конон вышел на цыпочках.

Светлана Васильевна то и дело останавливала игру, зановопереставляла мебель. Деньги она экономила отчаянно, умело. Похоже, ей в самомделе пришлось испытать и крайнюю бедность, и работу в две смены, и придиркихозяина, у которого они с Кононом снимали квартиру.

Наконец я тоже покинул ее, наговорив кучу комплиментовумению так быстро схватывать принципы управления. В коридоре пусто, воздухпрохладный. Из окна виден зеленый, как бильярдное поле, двор, Козаровскийчто-то втолковывает Антону, тот виновато разводил руками. Вот Козаровскийрявкнул, Антон вздрогнул и вытянулся в струнку, руки по швам. Черт, да тут ещета команда…

Я попятился, а то еще и меня вот так по струнке,спустился по лестнице. Справа по холлу, он же коридор, вроде бы голоса, ядобрался к двери, из-за которой не только голоса, но и запахи украинскогонаваристого борща, жареного мяса, картошки.

Раскрасневшаяся Нюрка сидела на коленях Сергея. Тотразвалился в небрежной позе на широкой деревянной лавке с широкой спинкой, водной руке бутылка с пивом, другую небрежно забросил на дерево лавки. Я быпопятился, но, кроме них, здесь же на кухне Антон и Гриць, один присосался кгорлышку бутылки, запрокидывая ее кверху донышком, другой раскачивается намассивном табурете, пытается усидеть на двух ножках.

– Заходи, – пригласил Сергей великодушно. –Говорят, Иисус умер за наши грехи. Так давайте его не разочаруем.

А Гриць бухнул:

– Добро пожаловать в клуб «Для тех, кому за $30».

Нюрка кивнула мне, нехотя слезла с Сергея, да то лишьпотому, что на двух сковородках угрожающе шипело, пришлось где полить маслом,где перевернуть, где потыкать вилкой. Шипение медленно стихло. Нюрка дляверности накрыла крышкой.

– Девушка не шлюха, – объяснил мне Сергей. – Онапросто расслабилась. Пиво будешь? У Нюрки целый склад.

– Буду, – сказал я. – Хотя я от пива всегда тупею.Но такая жара.

Нюрка оценивающе оглядела меня с головы до ног и обратно.

– Говорят, ты новый яйцеголовый?

– Меня зовут Андрий, – сказал я. – А ты иесть Нюрка?

Она промурлыкала:

– Что в имени тебе моем, ты оцени груди объем… Что тебя ещеинтересует, кроме компов?

Антон повторил заинтересованно:

– Что в вымени тебе моем… Класс!

Сергей вмешался:

– Нюрка, он человек самой банальной сексуальной ориентации.Как и все мы здесь. Примитивы!.. Андрий, ты ей не поддавайся. Она любитумников. Это для нее такое извращение. Мол, чем выше интеллект, тем ниже поцелуи.

– Нюрка у нас умница, – подтвердил и Гриць. –Слона на скаку остановит.

Нюрка огрызнулась:

– То, что ты писаешь стоя, еще ничего не значит. Если бы умоей собаки была такая же рожа, как у тебя, я бы гуляла с ней только ночью.

Сергей заметил:

– В женщине все должно быть прекрасно: и ноги длинные,и язык короткий. Так что, Нюрка, ты лучше раздвинь ноги навстречу традиции… ипомалкивай. А если еще и поставишь мне литру водки, ты будешь дажекрасивая.

Нюрка снова оглядела меня, теперь уже с ног до головы иобратно. Промурлыкала:

– Из двух зол я выбираю то, какое раньше не пробовала.

– Ах, Нюрка, Нюрка! – сказал Сергейпредостерегающе. – Всю ночь ты не смыкала ног… И откуда в тебестолько… гм… женственности?

Я молча пил из горла, помалкивал. Напряженные мышцымедленно распускали узлы. В желудке, где с утра по направлению к задницепродавливается наковальня, стало свободнее. Вообще-то пиво я позволяю себетолько в конце рабочего дня, но сейчас я вроде бы сделал великое дело, укрепилпозиции. Хотя все еще не знаю, сколько Конон собирается мне платить. Это чистопо-русски: устраиваться на работу, не обговорив условия, не составив хитроумныйконтракт, который юристы должны обнюхать на предмет заложенных мин…

– Сергей, – сказал я, – я не знаю здешнихпорядков. Я закончил там… со Светланой Васильевной. Что теперь, ждать,когда меня вызовут, или самому идти искать работу?

Сергей не отрывал взгляда от могучего зада Нюрки.

– А я думал, вы с шефом старые кореши…

– То было в советскую эпоху, – нашелся я, – асейчас время другое!

– Другое, – вздохнул он. – Совсем пропало чувствоплеча, осталось только чувство острого локтя в бок, а то и пинка в зад. Но всеже жизнь есть жизнь, в какой бы позе ни проходила. Сейчас старые связи по фигу,миром правит экономика, а это значит, что голод не тетка – полюбишь икозла. Так что допивай, а потом дуй снова вверх, потом направо… понимаю, этотрудно, у всех у нас рефлекс налево, но ты себя пересиль, зато будешь там вконце вознагражден… дверью с номером семнадцать. Там рядом еще одна, безномера, я еще ни разу не видел, чтобы кто-то в нее входил, но ты дуй всемнадцатую. Конон там. Но дверь ногой не открывай, понял? Ногой не открывай!

Я добросовестно запоминал, кивал, Сергей триждыповторил, я наконец отправился отыскивать эту загадочную семнадцатую. Сердцеколотилось в страхе, что не отыщу, я всегда мандражирую по пустякам. Если неотыщу, придется возвращаться, переспрашивать, ноги при одной мысли о насмешкахстановятся ватными.