Ничего.

— От этих таблеток меня чуть не вырвало, — сказал Джо, издавая соответствующие дивные звуки, чтобы подчеркнуть свои слова.

Это было в конце длинного дня, и мое обычное солнечное настроение быстро омрачилось: я онемел от осознания того, что борюсь с фундаментальным законом Вселенной. Джо нужны таблетки, чтобы избавиться от рвоты, вызванной предыдущими таблетками.

Новые таблетки, в свою очередь, также вызывали рвоту, и так до бесконечности. Я смотрел на ад в стиле Данте, простирающийся передо мной на века. Километры рассказов о рвоте Джо. Я был в отчаянии, я был побежден. У меня больше ничего не осталось, мне нечего было предложить, я ничего не мог сделать для этого человека.

Ничего.

Но внезапно, как раз в тот момент, когда битва казалась проигранной, я вспомнил волшебную дерьмовую фразу: «Никого не волнует, сколько знаете вы, пока они не узнают, насколько вам не все равно».

— Джо, — начал я, изображая трепет в голосе и тайком вонзая иглу в яички, чтобы на глаза навернулись настоящие слезы. — Бедная измученная душа, как ужасно, тебя рвало, и ты держал все это при себе, сражался в одиночку целых три дня. И я знаю, что ты чувствуешь, — продолжил я. — Ты подавлен, сломлен. На этой неделе моя жена ушла от меня к другому.

— Правда? — спросил Джо, очарованный, несмотря на свою крайнюю эгоцентричность. — Как его зовут?

— Салли, — всхлипнул я. — Как видишь, я разделяю твою боль и сочувствую тебе.

Удивительно, но Джо, похоже, удовлетворился тем, что я гораздо несчастнее его, и ушел без рецепта — чудо, в которое трудно поверить.

«Черт возьми, — подумал я, — если ты умеешь изображать сочувствие, ты добьешься успеха. Стоит попробовать еще раз».

Иногда «ничего» бывает по-настоящему крутой штукой.

Нельзя не признать, что с годами наши отношения стали немного менее враждебными. Если Джо когда-нибудь понадобятся донорские органы, он может получить мою простату.

Как у каждого любимого врага, у Джо всегда есть какая-нибудь причуда, из-за которой можно поныть, — он выискал ее в воскресном журнале.

— Ты все время смотришь в свой компьютер, а не на меня, — пожаловался он.

— Послушай, приятель, — сказал я. — Во-первых, ты не картина маслом, хотя, признаться, есть в тебе что-то рубенсовское.

— Но мое тело — храм, — отозвался он.

— Конечно, — согласился я. — Большой толстый волосатый храм. Во-вторых, — продолжил я. — Чтобы записать драгоценную информацию, которую ты мне предоставил, я должен заглянуть в компьютер. Мне нужно щелкнуть этой проклятой мышью около тысячи раз для каждого пациента. Но действие стоит тысячи слов: так поведай же мне, зачем ты сегодня пришел?

— У меня ужасно болит рука, — ответил Джо, а затем добавил (как водится): — Ужасно. Я боролся с этим всю неделю.

— Хорошо, — сказал я. — Сейчас я попытаюсь напечатать это, не глядя на экран, все время таращась в твои нежно-голубые глаза, чтобы постараться выразить, как сильно ты страдаешь.

Затем я пригласил Джо проверить результаты, навсегда сохраненные в его электронной медицинской карте (которая, как я понимаю, находится где-то там, в облаке).

Там было написано: «Ужасно болит кура».

Джордж Оруэлл сказал: «Если свобода вообще что-то значит, то это право говорить другим то, чего они не хотят слышать»[96].

— Я думаю, Джо, тебе следует задуматься о том, чтобы изменить образ жизни, — рискнул я.

— Образ жизни, — сказал он, медленно произнося слова, растягивая их, смакуя, как будто это была какая-то диковинная сладость, но с неприятным послевкусием.

— Ну знаешь, физкультура и все такое, — объяснил я. Обучение пациентов всегда было моим приоритетом. Джо огляделся, словно почувствовав, что ловушка захлопывается, и, к моему удивлению, начал парировать хитрыми аргументами.

— Давай не будем торопиться, доктор, — сказал он. — Таблетки плохо действуют, но они идеально подходят для применения дома — например, когда сидишь на диване и смотришь спортивные каналы.

— Но хорошая прогулка и пять порций свежих фруктов или овощей каждый день не хуже любой таблетки, — возразил я.

— Ага, — не сдавался Джо. — И я мог бы прислушаться к вою волка и охотиться, радоваться погоне и ликовать, утоляя жажду свежей теплой кровью убитой жертвы. Но, черт возьми, гораздо удобнее, когда моя мамочка кладет ее на тарелку прямо передо мной.

— Доктор N никуда не годится, — заявил Джо.

Я хорошо знаю доктора N, он славный парень и надежный коллега. Однако приятно знать, что не ты, а какой-нибудь другой бедолага найдет коровью голову в ногах собственной постели (ирландская версия мафиозной угрозы).

В медицине всегда есть выбор. Сначала я подумал о политике умиротворения: можно дать Джо антибиотики/снотворное/витамины, то есть струсить. В любом случае забота о пациентах заменяется на удовлетворение клиентов, правда?

Но это было бы нелояльно по отношению к моему коллеге и, что еще хуже, поощрило бы Джо в его жажде помощи, а я бы приобрел репутацию добрейшей души человека.

Но любой прием дает возможность победы.

Джо громко кашлянул — так, как кашляют только люди с прекрасно функционирующей дыхательной системой. У меня даже секс был менее энергозатратным и не требовал столько физических усилий.

— Антибиотики, — объяснил я, — все равно что слова на букву Х. Одно-два — нормально. Но сорок пять — ни в какие ворота.

Джо снова кашлянул, на этот раз более выразительно. Физическое проявление стоит тысячи слов.

— Часто ключом к успеху является отсроченное удовлетворение, — продолжал я. — Когда-нибудь тебе действительно понадобятся антибиотики, и отказ от них сегодня может означать, что в следующий раз они спасут тебе жизнь. Как пел Холли Джонсон[97], «расслабься, не делай этого, когда ты уже близок…» Ладно, звучит немного более гомосексуально, чем я предполагал.

— Гомосексуально, — с подозрением произнес Джо, как будто это слово было новым и незнакомым десертом. — Если это гомосексуально, то мне это не нужно.

«Вот он, результат», — подумал я.