Аристотель и Спиноза считали, что любое человеческое поведение автореферентно, и, черт возьми, как они были правы! Я оказался эгоистом. Я держал Джо при себе, но пришло время стать щедрым, время делиться с другими.

— А ты не думал посетить магазин продуктов здорового питания? — спросил я.

— Я слышал, они продают всякую дрянь, — напрягся он.

— Возможно, — сказал я, — но это не просто какая-то непонятная дрянь. Это яркая, привлекательно упакованная дрянь. И более того, если верить рекламе, такую дрянь можно купить за полцены.

— Я заметил, — проницательно подметил Джо, — что ты то и дело повторяешь слово «дрянь». Ты уже три раза его использовал.

— То, что я повторяю три раза, — правда, — запротестовал я.

— Ерунда в стиле Кэрролла вместо солидной доказательной базы не является убедительным аргументом, — сказал Джо.

— Послушай, — не сдавался я, — зайди в любую аптеку в центре, и ты увидишь массу гомеопатических препаратов, и витаминов, и минеральных добавок, растительных средств — некоторые из них тысячелетиями верой и правдой служили племенам, живущим в тропических лесах и питающимся медвяной росой и потом опоссума. Но скажу тебе одну важную вещь. Не забывай: фармацевты — высококвалифицированные специалисты в области здравоохранения, и, безусловно, этический кодекс не позволяет им проводить инвентаризацию и тем самым одобрять методы лечения, эффективность которых не доказана.

— И все же, — сказал Джо, отказываясь демонстрировать непредвзятость, — фармацевты утверждают, что на эти продукты есть потребительский спрос. Они запасаются гомеопатическими препаратами исключительно потому, что те продаются, а не потому, что срабатывают.

— Да, от их передозировки не бывает вреда, и они очень безопасны, — предпринял я последнюю попытку.

— Да, — неохотно признал Джо, — нельзя принять слишком много дряни.

— У меня есть список, — сказал Джо. Такому гамбиту трудно противостоять.

Ослер[101] считал, что второй по важности медицинской добродетелью после сарказма является невозмутимость. Поэтому много лет я культивировал спокойствие, которое случайный наблюдатель мог бы ошибочно истолковать как апатию. Я откинулся на спинку стула, закрыл глаза, сосчитал до десяти, позволил миру медленно наполниться трепетом крыльев коноплянки, и пылинка поплыла вниз.

Поэтому мой ответ был строгим как научный доклад.

— Забирай свой чертов список и убирайся отсюда, — заявил я. — Куда ты, по-твоему, пришел? В супермаркет?

— Успокойся, успокойся, — сказал Джо, и я с неохотой признал, что ему почти удалось сымитировать Гарри Энфилда[102]. Игла юмора может проколоть даже самый многообещающий аргумент, чтобы тот сдулся.

— В нем всего два пункта, — пояснил Джо. — Во-первых, я хочу пройти курс детокса.

— Слова переменчивы, — сказал я. — Террористов именуют повстанцами. Невинных жертв называют потерями среди гражданского населения, а затем и вовсе сопутствующим ущербом. Боно[103] — международный филантроп, а не жадюга, уклоняющийся от уплаты налогов. А детокс, точнее детоксикация, — это больше не процесс, с помощью которого токсины превращаются в менее ядовитые или более легко выводимые вещества. Это бездушная лженаука, которая позволяет жадным шарлатанам обирать уязвимых клиентов. Вот оно, — продолжил я, гугля слово «детокс» и пролистывая неизбежно попадающиеся страницы знаменитостей. — Рацион для детокса, рецепты для детокса, чай для детокса, детокс-подушечки для ног (для тех из нас, кто хочет выводить мочевину через ноги) и детокс-плутоний.

Похоже, можно сплавить любое дерьмо, если подставить впереди него «детокс». Ох уж это вечное па-де-де легковерия и жадности.

— Ладно, ладно, это чушь, я понял, — сказал Джо. — Только полный идиот на такое купится.

— Ты должен быть настоящим лохом, — согласился я, втайне пораженный тем, что логика в кои-то веки оказалась полезным для консультации инструментом. — А что в списке под номером два?

— Я добавил тебя в друзья на «Фейсбуке», — с укоризной произнес он, — а ты не ответил.

Социальные сети опасны. Чрезмерно активное общение может разрушить нашу загадочность и ухудшить наши отношения с простыми смертными.

— Знаешь что, давай-ка вернемся к детоксу, — сказал я.

Когда Джо вешает пальто на крючок, он как бы метит территорию — как пес, когда задирает ногу у дерева.

— Я здесь, — как бы говорит он, — и я здесь еще побуду, и, пока не буду готов уйти, никто меня тут не сменит.

Джо по-прежнему выглядел как выпускник колледжа с легким намеком на фаната футбольного клуба «Олд Итонианс».

Пока он раздевался, из него валилась всякая всячина, по которой наблюдательный врач мог собрать информацию об образе жизни пациента: сигареты, использованные чеки из букмекерских контор (сохраненные на случай, если скачки чудесным образом повторятся), древние носовые платки. Сама его одежда была автобиографией: «Сквозь рубища грешок ничтожный виден»[104].

Потрепанные труселя сброшены, и вот он предстал предо мной совершенно голым. «Держи своих друзей близко, а врагов — еще ближе», — сказал Сунь-цзы в «Искусстве войны». А Джо всегда был очень близко ко мне, так близко, что большую часть времени я, по сути, оказывался сзади. По эстетическим соображениям это предпочтительная точка зрения, особенно когда Джо (на осмотре) раздет.

Странно, что, сколько бы одежды Джо ни снял, он никогда не казался полностью голым, потому что Джо страшно волосат.

Чудовищно волосат. Настолько, что, когда он голый, вы никогда не скажете, что он голый. Сто лет назад он выступал бы в цирке за деньги. Рискнуть окунуть в его волосы стетоскоп было все равно что заставить Генри Мортона Стэнли[105] очертя голову нырнуть в тропический лес Конго. Медицинский инструмент сразу же станет таким же потным.

Звучит отвратительно, но опыт научил меня преодолевать подобные ощущения. Джо похож на домашнее животное, и у него есть все, что должно быть у питомца: лоснящаяся шерсть, ясные глаза, сладостный запах изо рта и самые белые зубы. Вдобавок ко всему этому он приятно говорит и разумен. Ничто не может быть более отвратительным, чем одно, и более восхитительным, чем другое. Все зависит от точки зрения.