б деньжат подкинули на съемках, мне б не помешало. Потому что с ними была полная попа.

Мамаша угрозу свою выполнила и после моего отъезда с мужичком сошлась. Переехала к нему в Батайск, в частный сектор. Поэтому квартира наша на Коммунистическом какое-то время пустовала, а потом этот байстрюк нашел ей применение: сдал внаем. И хоть сам дом имел, участок, на рынке овощами торговал, по сути, настоящий примак был. Вечно за деньгами мамани охотился: а давай машину в кредит возьмем? А давай фуру в лизинг, будем клубнику в Москву на продажу возить? По-моему, так ни одна его «бизнес-идея» в итоге и не сыграла — зато мамочка ему все свои капиталы, нажитые непосильным трудом, отдавала.

И мне за весь учебный год не послала ни рубля. Только мешочек тараньки. А зачем она мне нужна? Я даже пива тогда не пила. Обменяла ее у наших пивунов на колбасу.

А у папани родного тоже: строжайшая отчетность перед новой молодой женой. Но он-то как-то изворачивался, что-то пересылал мне.

Я даже на зимние каникулы домой на родину не могла уехать: и денег не было на билет, и квартира на Коммунистическом сдана, — где жить, с примаком и матерью в Батайске? Или с отцом, его новой девкой и малолетними братьями?

Можешь представить себе, Пашенька: для меня в тот год в Питере в кафе сходить — праздник был. Раз в месяц себе пирожное в «Сладкоежке» или «Севере» позволяла.

Ни одной книжки не купила. В кино ни разу не была.

Не могла разрешить, чтобы кто-то за меня платил — парень или мужик. Ведь это означало (думала я, и, наверное, справедливо), что этот чувак потребует у меня ответных услуг?

Ко мне неоднократно подкатывали. Девушка я была видная, к тому же будущая артистка. Вести себя и держать умела.

И вот однажды кое-что случилось.

Римма.

18 лет назад, 2004–2005 годы, Санкт-Петербург

Несмотря на дикую бедность, Римма редко, но позволяла себе вольности. К примеру, зайти в «Сладкоежку» на Конюшенной и там долго-долго, не спеша, с чувством пить чай из чайника и есть пирожное, «Медовик» или «Наполеон». Кофе кончался быстро, а чай можно цедить бесконечно и подливать кипяток. И порции в «Сладкоежке» предлагались не в пример больше, чем в «Севере» или «Метрополе», где эклеры или шу были на один зубок.

Там ее и встретил Дмитрий Водолазов. Заметил издалека, замахал — а она и не думала, что он ее знает. Подошел к столику, молвил:

— О, Романовская! А я тебя ищу.

Когда тебе семнадцать, три-четыре года разницы в возрасте порой представляются непреодолимым барьером. А Водолазов был четверокурсником. И звездой. Невзирая на запреты, снялся в одной из серий «Улиц разбитых фонарей», и роль оказалась заметной: мятущийся хлыщ, которого долго подозревают в преступлении, которое тот не совершал. Его прессуют, он сознается, но благородные менты в итоге и спасают чувака, и оправдывают.

Без спроса он подсел к Римме за столик, вопросил:

— Лакомишься? Сладкоежничаешь? Пойду тоже себе чего-нибудь ухвачу. Тебе повторить? Или чего-нибудь другого? Я угощаю.

Римма решила не скромничать, заказала американо и эклер. Все знали, что у Водолазова денег полно. И ездил он на «БМВ» — старой, но шикарной, с двумя выхлопными трубами.

Потом они поболтали. Точнее, болтал в основном Водолазов, и в Римминых глазах он хотел казаться — и временами казался — кем-то вроде небожителя. В его речи мелькали самые модные на тот момент постановки — причем в таком контексте, что он якобы к каждой непосредственно причастен; лучшие режиссеры кино поверяли ему свои самые заметные творческие планы, а посещал он исключительно те ресторации, которые были на устах у всех. И преподносилось все совершенно без снобизма, небрежненько, слегка, как бы резвяся и играя. Римму нелегко было провести на мякине, но и она начинала смотреть на Водолазова во все глаза.

В какой-то момент тот, впрочем, оборвал безудержный полет своих россказней и посуровел:

— Но я к тебе по делу.

Оказалось, в преддверии грядущего Нового года и многочисленных елок он ставит не простой и пошлый новогодний утренник, с которым будет объезжать младшие школы и детские садики — Снегурочка, Дед Мороз, два притопа, три прихлопа, «ну-ка, елочка, зажгись». Нет, собирается сделать многофигурную и яркую постановку, от которой (цитата) «будут пищать не только детишки, но и взрослые». И он предлагает Романовской роль Елочки.

— Вот тебе сценарий, — он достал из кармана сложенный втрое текст, — учи слова. Послезавтра прогон. Денег немного, но все равно — дадут ведь, не отнимут.

В мини-спектакле, написанном Водолазовым, участвовали не только Елочка, но Белка, Дракон и Зайчик, а также классические персонажи: Снегурка и Дед Мороз, роль которого автор-режиссер-продюсер, ра-зумеется, отвел себе.

Сыграли в итоге шесть или семь представлений. Имели успех. Водолазов не обманул: после каждого спектакля расплачивался наличными. Крохи, но все-таки.

Потом, ближе к весне, под Восьмое марта, Водолазов снова, как бы случайно, встретился с Риммой на Моховой. Подхватил под руку, повел в сторону Невы. По пути стал рассказывать: есть у него один знакомый старый перец, любит окружать себя красивыми девчонками. Нет, ничего такого, просто является на все тусовки с молодыми-веселыми-длинноногими, пятью или даже семью девицами. Сам-то он старый, под шестьдесят, хлипкий — хоть и богатый, кто на него в сольном варианте посмотрит. А в окружении подобного цветника невольно оказывается в центре всеобщего внимания, как в свете прожекторов. И никакого секса, ни-ни. Для этого у заказчика другие особы имеются, специально обученные. А в вашем случае — ни малейших двусмысленностей: просто в ряду других девиц в ходе вечера или фуршета обращать на заказчика постоянное внимание, подливать ему в бокал, подавать, разжигать и раскуривать сигару — ну, может, иной раз погладить по плечу. Платит он, не скупясь: десять тысяч за вечер. (Надо иметь в виду, что происходил разговор в две тысячи пятом, и с учетом инфляции эти деньги по нынешнему курсу надо умножать на три).

— Но если о таком в академии узнают?! — ужаснулась Римма. — Выгонят!

— Во-первых, кто и почему узнает? А во-вторых, что особо непристойного? Это ж не в порно сниматься. Ну, сходила в ресторан. Ну, с богатым человеком. Твое тело — твое дело.

И Римма согласилась. Потом трижды, в компании других девиц, общим числом от четырех до