и разыгрывал перед ними свою жизнь, причем совершенно сознательно. У правосудия уже имелось две причины, чтобы поставить тебя к стенке: дезертирство из французской армии и вступление в Легион «Триколор». Но прежде чем тебя прикончить, победители желали разобраться, каковы были твои истинные побуждения. Если вообще они у тебя были. Чем дальше я читал твои показания, тем больше убеждался: тебя просто манили приключения. Ты упивался ими, не думая о добре и зле, предательстве или патриотизме. Менял военную форму, как театральные костюмы, выдумывая каждый раз новую роль и каждый раз переписывая сценарий.

Ты хорошо понимал одну-единственную вещь: тебя все ищут. Ты ведь, по сути, был ребенком, папа. Изворотливым, как деревенский проказник, который что-то натворил и смылся от жандарма, – изворотливым, но ребенком. Четыре годы войны были для тебя большим школьным двором, где так хорошо резвиться. Игрой на переменке. Ты не дезертировал, а прогуливал уроки. Сбегал из французской армии, из «Триколора», из NSKK, как школьник сбегает с уроков. Дознаватели явно были сбиты с толку. Высокомерие коллаборанта? Отчаянная гордость побежденного? Ни того ни другого. Ты не из тех предателей, которые отказываются от того, чтобы им завязывали глаза перед расстрелом. И не из тех, кто униженно плачет и отрицает свою вину. Ты даже не похож на мерзавцев, которым благодаря оккупантам удалось нажиться или насладиться властью. Нет, полицейские пытались столкнуть вниз канатоходца. Они имели дело со скоморохом, фокусником, ярмарочным плутом. Каждый допрос походил на партию втемную или игру в наперстки. Где эта карта? Здесь? Нет, тут. А под каким наперстком шарик? История твоя была сногсшибательной, но в целом, возможно, вполне достоверной. Это сейчас, когда я перечитываю твой сценарий эпизод за эпизодом, он кажется мне абсолютно неправдоподобным.

Но время массовых приговоров прошло, поэтому полиция добросовестно исполняла инструкцию номер 202. Давались все новые следственные поручения. В деле полно материалов, добытых усилиями десятков жандармов, сыщиков и их помощников. Все делали свою работу. Искали истину в том, что ты наплел.

Например, 27 июня 1945 года следователь Вюлье послал запрос с грифом СРОЧНО в комиссариат парижского квартала Бельвиль. Ты сказал ему, что родители Перейры, парня из NSKK, вместе с которым ты освободил американских парашютистов, держали там химчистку. Четыре месяца спустя 5-й отдел полиции Бельвиля ответил лилльскому юристу: «Попытки найти в квартале Бельвиль человека по имени Перейра Роже оказались безрезультатными».

Полицейские скрупулезно записывали твои россказни, даже если ни на грош им не верили. Комиссар слушал тебя часами, инспектор переводил твои слова на казенный жаргон: «Я двинулся в обратный путь, а затем сел в поезд».

Ты был необычный изменник. Твои показания складывались в целую эпопею.

Ты поехал в отпуск все в той же форме NSKK через всю оккупированную Бельгию, потом через Францию до Лиона. И заехал на несколько дней в Луару повидаться с родителями.

– Я сам видел его одетым как немец, – сказал мне много позднее твой отец.

Где-то там, между Лионом и Сент-Этьеном, ты встретил Полетту. Молодую работницу, мать четырехлетнего ребенка. И влюбился в нее. Предложил ей бежать в Швейцарию. Почему в Швейцарию?

«Я намеревался явиться в консульство какой-нибудь из стран-союзников и попросить отправить мен в Англию», – так ты ответил следователю.

Но все непросто. Полетта замужем, ее муж на принудительных работах в Германии. А ты уже объявлен в розыск в Бельгии как дезертировавший из NSKK. «Не собираясь возвращаться в свою часть», как ты объяснил комиссару, ты подготовил отъезд в Швейцарию. О ребенке Полетты – ни слова, ты говорил только о себе и о ней. Вы сели в поезд Лион – Шамбери. Но в Амберьё по вагонам пошел немецкий патруль. Ты заперся в туалете и попытался смыть водой дату окончания отпуска в увольнительной. Вернулся в купе, и тебя тоже проверили, несмотря на немецкую форму. «Подделка вскрылась».

Тебя опять арестовали. Доставили в Лион, три недели держали в Монлюке, потом с двумя жандармами препроводили в Бельгию, но перед этим ты месяц пролежал в госпитале в Лувене. Полетта наградила тебя гонореей.

После выписки тебя посадили на гауптвахту казармы в Вилвоорде, но вскоре ты ухитрился ускользнуть и оттуда, когда тебя повели куда-то в наряд. Прямо угорь какой-то! «В одном кафе в Брюсселе, около Северного вокзала, я узнал, что можно раздобыть поддельный французский паспорт». И получил такой документ – на имя Жана Астье, уроженца Тулона. Пешком ты пересек весь город, переоделся в гражданскую одежду – «мне дал ее какой-то незнакомый человек», – а форму NSKK засунул в рюкзак. Что потом? По твоим словам, ты поехал на трамвае в Шарлеруа и дальше автостопом, в разгар войны, а 23 сентября вернулся во Францию с 250 франками в кармане. Вернулся к Полетте.

И вот 1 октября ты в Сент-Этьене. Назначил Полетте свидание в городе, в каком-то кафе, но она не пришла. А мать ее сказала по телефону, что она осталась дома с ребенком. На этом окончилась ваша любовь.

Но ты еще на что-то надеялся и задержался в кафе у стойки. Что-то выпил. «Тем временем у меня завязалась беседа с одним из посетителей», – полицейский стучал по клавишам, переформулируя твои слова по-своему. Этот посетитель выглядел славным парнем, у него был открытый взгляд и легкий английский акцент. Ты проникся к нему доверием и все ему рассказал. Про разгромленный полк, Легион «Триколор», NSKK, американских парашютистов, твое дезертирство – всё. Просто так, за барной стойкой. «Тогда он мне сказал, что он из Интеллидженс Сервис[25], и предложил вступить в Сопротивление».

И снова представляю себе лица полицейских. Как они переглядываются поверх пишущей машинки во время паузы на перекур или стакан воды. «Вступить в Сопротивление»: раз – и готово! Беглый солдатик, хлебнув лишка, откровенничает с британским агентом, облокотившись о стойку в сент-этьенском кафе. И тот, не сходя с места, принимает его в подпольщики. И назначает встречу на другой день, 2 октября 1943-го, в 14 часов, в кафе «Ницца» на Ратушной площади, где он познакомит его с человеком из маки.

И правда, на следующий день британский агент, как обещал, ждал тебя в пустом зале кафе. Ты подсел к нему. Но не успел пожать ему руку, как кафе окружили. Фельджандармы, французская полиция, гестапо. Вы оба вскакиваете. Выход отрезан. Ловушка.

12 июля 1945 года хозяин кафе «Ницца» Теодор Брюн свидетельствует перед комиссаром полиции 7-го округа Сент-Этьена, что ты действительно был арестован:

«Я сидел за кассой и читал газету,