Тем временем в Аргентине, более чем в одиннадцати тысячах километров от нас, некая танцовщица танго была в шаге от того, чтобы стать звездой национального масштаба. Она то и дело попадала на обложки модных журналов, одетая в яркие платья и прелестные эспадрильи, которые вскоре станут моей визитной карточкой.

Однажды вечером, когда я сидела в мастерской и рисовала под пластинку с джазом, раздался телефонный звонок. Я вздрогнула от неожиданности. Мужской голос на другом конце провода звучал слишком резко из-за большого расстояния. Он поздоровался со мной по-испански со странным акцентом, который был мне незнаком.

– У аппарата сеньор Гонсалес. Я хозяин универмага в районе Реколета.

– Реколета?

– В Буэнос-Айресе, сеньора!

Он хотел заказать эспадрильи с перьями, блестками и лентами. Когда я смогу их доставить?

50

Аргентинский заказ пришелся как нельзя кстати. Время классических эспадрилий прошло. Выбросы газа в северных шахтах привели к немалым жертвам среди шахтеров. Шахты были затоплены, чтобы избежать пожаров. Сандалии с подошвами из джута промокали, поэтому было решено, что шахтеры должны носить специальную защитную обувь. В течение нескольких месяцев рухнуло более половины рынка эспадрилий. Империя Герреро оказалась в глубоком кризисе.

К счастью, у меня были другие планы. Раз шахтеры больше не были моими главными клиентами, значит, ими как можно скорее должны стать женщины.

После семи лет войны и лишений француженки вновь заинтересовались модой. Магазин одежды на главной улице возобновил работу. А тем временем в Париже один вдохновенный кутюрье основал собственный дом моды и представил первую коллекцию. Его модели ознаменовали возврат к элегантности и легкости. Рюши и оборки, тонкая талия, объемный бюст и, главное, пышные юбки ниже колена, которые прекрасно сочетались с разноцветными эспадрильями.

Кристиан Диор только что изобрел нью-лук. Гимн соблазнительности и женственности.

Наконец-то настал наш час.

Склад был заполнен хлопком и джутом. Опираясь на помощь Жанетты, поддержку Люпена и энтузиазм мадемуазелей, я создала новую коллекцию. Сеньор Гонсалес хотел чего-то нового? Эксцентричного? Невиданного? Он это получит! Не прошло и месяца, как я отправила ему полдюжины современных, ярких и смелых моделей. У каждой из них было свое имя. «Вера». «Колетт». «Альма». Аргентинец пожелал получить их все. Сотнями. И чтобы они были у него уже вчера. Нельзя было терять ни минуты!

Три месяца спустя южноамериканские заказы вернули мой денежный поток в нормальное русло. В моей голове роились идеи. Мастерская Ласточек была готова к новому полету.

Не считая одного нюанса.

Мне не хватало швей. Вдвоем с Жанеттой мы не могли справиться со всеми заказами. Моя танцовщица танго была любимицей публики. Аргентина требовала все больше новинок. Но в Молеоне не осталось ласточек. Виной тому была гражданская война в Испании, взрывы рудничного газа на шахтах и кризис.

Нужно было нанимать работниц. Но не кого попало. Эспадрильи когда-то спасли меня. Мадемуазели протянули мне руку. Теперь речь шла не только о пошиве эспадрилий. У Мастерской Ласточек появилось предназначение. Пришла моя очередь помогать.

51

Жанетта стала моей правой рукой.

Ей скоро должно было исполниться тридцать, но для меня она была все той же веселой и внимательной девочкой. Теперь, будучи замужней женщиной с четырьмя детьми, она нуждалась в заработке, чтобы помочь своей семье.

– Я только что получила заказ на пятьсот пар на танкетке, – сообщила я ей однажды утром. – Не представляю, как мы справимся, если не будем шить день и ночь.

Мы разговаривали, не отрываясь от работы. По мастерской эхом разносилась свинговая мелодия. К запаху джута примешивался тонкий аромат духов Жанетты. Жасмин и флердоранж. Более сладкий, чем у Колетт. Воспоминания о подруге всплывали в моей голове по любому поводу.

– Я нашла кое-кого, – сказала Жанетта.

Я подняла голову.

– И она готова начать прямо сегодня.

Иголка ныряла и выныривала из ткани. Пудрово-розовой ткани, которую мы пришивали к золотистой союзке. Накануне я читала интервью с балериной из Парижской оперы. Там было фото маленьких танцовщиц в розовых купальниках. Меня тронул их нежный образ.

– Она умеет шить?

Я могла обучить ее, но в тот момент мы были завалены работой.

– Да, и очень хорошо. Она работала у Герреро.

Я вновь подняла голову, удивленная. О ком мы говорим? У Герреро оставалось всего около двадцати швей.

– Я ее знаю?

– Думаю, да, – ответила Жанетта, смутившись. И тут же продолжила, не дав мне ничего сказать: – Ей нужна помощь, Роза. Ее отец с ней очень жесток. Мать тоже не особо ласковая. Я бы хотела, чтобы ты с ней встретилась.

У Жанетты был очень загадочный вид.

Через час она привела невысокую пухленькую брюнетку лет двадцати. Тонкий нос, длинные темные волосы, широкие бедра и испуганный взгляд.

– Роза, это Анжель.

Анжель? Я озадаченно сдвинула брови. Имя. Фигура. Темные волосы. Во всем, кроме болезненной застенчивости, эта девочка была копией своей матери.

Я радушно ее поприветствовала. Наша встреча меня взволновала, но я постеснялась это показать. Эта малышка, сама того не зная, вместе с нами перешла через горы.

Когда она сняла пальто, сходство с бывшей ласточкой стало еще сильнее. Живот ее был немного округлен. На секунду мне показалось, что я вижу Кармен.

История повторялась. Все как всегда. Но я решила сделать что-то, чтобы для Анжель ее ход изменился.

52

За несколько недель Анжель вполне освоилась. Она жила у Жанетты и помогала ей присматривать за детьми. Работала быстро, говорила мало. Но постепенно наша веселая, дружеская атмосфера в мастерской взяла верх над ее застенчивостью.

– Конечно, здесь совсем не так, как у Герреро! – сказала она однажды, когда мы затеяли танцы, чтобы снять усталость после целого дня шитья.

Впервые она произнесла более трех слов подряд. Я не удержалась.

– Как поживает твоя мама? – тепло поинтересовалась я.

Анжель тут же замкнулась. Тема оказалась болезненной.

Швейные машины опять загудели. Стемнело. Лишь когда мы оказались одни, она снова заговорила:

– Отец пьет и отыгрывается на матери, но она сильная. Дает ему отпор. Хотя ей при этом и достается.

Она замолчала. Я вспомнила лицо Кармен в день ее свадьбы. Ухмылку Санчо. Его руку на ее плече. Приданое, подготовленное ласточками. Жестокая судьба.

Поколебавшись, Анжель продолжила:

– Это она мне посоветовала прийти сюда. Когда я узнала, что…

Она подняла на меня свои большие испуганные глаза. И снова их опустила.

– Когда я узнала, что жду ребенка.

Она не была замужем. Санчо не принял бы ее ребенка. Он ведь и ее не принял. Ее сестер – да, они явно были на него похожи. А она…

Я села рядом. В мастерской было тихо. Из граммофона звучал чарующий голос Билли Холидей. Люпен принес мне пластинку тем утром вместе с букетом пионов. Виски великана начали седеть, но он ничуть не утратил своего великолепия.

– Анжель, – сказала я, взяв ее за руку, – здесь ты дома.

Она застенчиво улыбнулась, по ее щеке скатилась слеза, и жужжание швейных машин возобновилось.

После Анжель была Маргарита. Виолен. Симона. Ребекка, Гуадалупе. Августина.

У каждой из них была своя история. Свои причины. Свои секреты. Мастерская стала для них надежной гаванью. На время или навсегда. Мы давали им профессию. Дом. Надежду. Эти женщины держались вместе. И не боялись работы.

В некоторые месяцы нас набиралось до дюжины. График работы был свободный, но часто мы вставали из-за машинок лишь с наступлением темноты. Порядок здесь был не такой, как у Герреро. Задача была не в том, чтобы шить больше, а в том, чтобы шить лучше. Наши модели были изысканными, сборка сложной. Торопиться не следовало. Каждая пара была уникальна. Сшита с любовью. У этих эспадрилий была душа.

Наши успехи в Аргентине проложили нам дорогу в Мексику. В Канаду. В Соединенные Штаты. Слышал ли о нас Анри? Я надеялась, что да. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминала о нем.

С ростом числа заказов перед нами встал вопрос: не пора ли расширяться? Купить еще одно здание, сотни станков? Стать наконец такими же, как Герреро? Ответ был очевиден. Наша цель не количество, а качество.

Я подняла цены. Взяла за правило выпускать