Надежда записала все, что сумела найти в компьютере, и решила проверить этот адрес. С последними цифрами она разберется позднее.

Надежда Николаевна уже хотела покинуть агентство… но в это время входная дверь открылась, и на пороге появился необычный человек. Он был очень маленького роста, с розовым детским личиком и неуместными на нем густыми кустистыми бровями. Маленький человечек был одет в хорошо сшитый темно-серый пиджак, под которым красовался немыслимо яркий шелковый жилет, расшитый тропическими цветами и райскими птицами. Следом за этим забавным человечком шел рослый парень в темном костюме, под пиджаком у него отчетливо проступали очертания пистолета.

«Телохранитель», – догадалась Надежда. А в следующую секунду сообразила, что маленький человечек – это тот самый инвестор из Москвы Никита Макарович… или Макар Никитич, которого дожидались сотрудники агентства. И, как это часто бывает, прозевали его появление.

Маленький человечек огляделся, подошел к стойке, за которой стояла Надежда, и спросил неожиданно густым басом:

– Где все?

– Разбежались, – ответила Надежда, не моргнув глазом. – Как узнали, что вы должны прилететь, так и разбежались.

Инвестор удивленно пошевелил густыми бровями и задал следующий вопрос:

– Что значит – разбежались? Куда разбежались?

– Кто куда…

– А Илья?

– А Илья Борисович загримировался под эвенка и улетел на Крайний Север. Разводить оленей.

Надежда не хотела никому вредить, просто решила немножко похулиганить.

– Я ему покажу оленей! – прогремел маленький человечек. – Я ему покажу Крайний Север!

В это время в конце коридора появилась группа перепуганных мужчин. Они бросились к инвестору. Один из них, видимо главный, воскликнул, изображая радость:

– Макар Никитич, дорогой! Как вы долетели?

– Ты что, уже вернулся с Севера? – прогремел карлик. – Всех оленей развел?

Надежда не стала дожидаться конца этой сцены – она выскользнула из-за стойки и покинула агентство. Ох и распушит их сейчас этот Макар Никитич! Хоть росту и маленького, видно, что мужчина серьезный, шутки шутить не любит.

Совесть нисколько Надежду не мучила. В этом агентстве ей не понравилось. Какие-то все заполошные. Мечутся, как тараканы под дихлофосом, порядка никакого. Если все дела в порядке, то и начальства бояться не стоит, это она по прошлой работе твердо знает. А если так трясутся, стало быть, не работают, а только вид делают. И не зря ли покойный Константин к ним обратился?

Через полчаса Надежда вышла из маршрутного такси на Московском проспекте, неподалеку от Третьей Красноармейской улицы.

Когда-то в обширном районе к северу от Обводного канала квартировали знаменитые полки лейб-гвардии – Измайловский и Семеновский. В соответствии с ротами назывались и улицы – Первая Рота, Вторая, Третья и так далее, до Тринадцатой. А проспект, на который они выходили, именовался Измайловским. После революции проспект сохранил свое название, улицы же в духе времени переименовали – Первая Рота стала Первой Красноармейской, Вторая – Второй Красноармейской, и далее по списку.

Надежда свернула с оживленного и шумного Московского проспекта на Третью Красноармейскую – и будто оказалась совсем в другом городе и даже в другое время. Если на Московском проспекте располагались дорогие бутики и магазины, рестораны японской и итальянской кухни, проезжали и останавливались сверкающие лаком немецкие и японские автомобили, то здесь, на тихой и мрачной улице, преобладали сомнительные подвальчики и подозрительные заведения, в которых вполне можно было встретить оживших персонажей из романов Достоевского.

Правда, имелись и кое-какие отличия от того Петербурга, каким его увековечил великий писатель: возле тротуара вплотную одна к другой были припаркованы машины. Но не те новенькие автомобили, которые проносились за углом, а проржавевшие машины, давно отслужившие свой срок. И публика здесь обреталась соответствующая – бомжи с мертвенным, серо-зеленым цветом лица, алкаши в поисках средств на опохмел.

Один из таких аборигенов устремился навстречу Надежде и заговорил проникновенным, взволнованным голосом:

– Женщина, у вас такие добрые глаза! Я знаю, вы не пройдете мимо человеческого страдания!

– А что случилось? – спросила Надежда сочувственно.

– Случилась обычная история. Человеческие черствость, бездушность привели к тому, что я остался без средств к существованию. И ладно бы я не имел денег только на пропитание, к этому я привык, – страдалец тяжело вздохнул, – но у меня нет средств даже на покупку необходимого лекарства… Еще час-другой – и мой организм не выдержит борьбу с тяжелой болезнью… Мне нужно всего десять рублей! Десять рублей – и человеческая жизнь будет спасена!

Надежда догадывалась, какого рода лекарство ему нужно, однако красноречие незнакомца произвело на нее впечатление. Кроме того, ей показалось, что алкаш чем-то похож на Семена Захаровича Мармеладова – жалкое спившееся создание из романа «Преступление и наказание». Так или иначе, она протянула алкашу десятку.

– Женщина! – воскликнул тот с глубоким чувством. – Я знал, что вы не пройдете мимо! Я прочел в ваших глазах высокие моральные качества. Скажите, как я могу отплатить за вашу доброту?

– Очень просто. Скажите мне, где тут дом номер девять? А то я вижу дом номер семь, а сразу за ним – одиннадцатый…

Выражение лица фальшивого Мармеладова неуловимо изменилось. Вместо восторженной благодарности и веры в человечество на нем теперь читался хитрый расчет.

– Пятьдесят рублей! – проговорил он сухим деловым тоном.

– За что? – удивленно переспросила Надежда. – За то, чтобы указать нужный дом? Вы ведь сами только что сказали, что хотите мне отплатить за доброту!

– Ну, вы же понимаете, женщина, это просто фигура речи… обычное проявление вежливости. А то, о чем вы меня просите, – это уже услуга. Пусть и небольшая. Но в наше время всякая услуга должна быть оплачена. Я не в том положении, чтобы заниматься благотворительностью…

– Ну и ну! – Надежда покачала головой. – Ладно, вот вам еще десятка – большего вы не заслужили!

– Что ж, – алкаш с достоинством принял у нее деньги, – конечно, это унизительно, но так и быть, я пойду вам навстречу, помня вашу доброту. Дом номер девять – это флигель во дворе, к нему вы попадете вон через те ворота.

Он показал Надежде на арку, закрытую старыми коваными воротами, которые были заперты на кодовый замок – видимо, обитатели двора пытались хоть как-то отгородиться от Петербурга Достоевского.

Надежда подошла к воротам и задумалась. Иногда ей удавалось открыть кодовый замок, поглядев на него при боковом освещении и заметив, что какие-то кнопки затерты больше от многочисленных прикосновений. Но этот замок был новенький, и кнопки еще не успели приобрести специфический блеск.