стилизатор, умевший с блеском интерпретировать и русскую, и европейскую, и китайскую эстетику. Но Клейна не хватало на всех московских заказчиков. И в Москве работали архитекторы-иностранцы – главным образом, выходцы из Австро-Венгрии, получившие первый опыт работы в Вене.

Приглашённый Якунчиковым архитектор Борис (Бернгард) Викторович Фрейденберг взялся за дело… Это была его первая большая самостоятельная работа в Москве. Первая, но далеко не последняя. Немало заметных зданий Москвы построил этот мастер, любивший пышные кондитерские декорации фасадов. Сандуновские бани, Центральный детский театр, Петровский пассаж… К сожалению, в официальных изданиях гостиницы «Будапешт» архитектора ошибочно величают Бейфрендбергом… Он был подданным Австро-Венгрии, появился в Москве аккурат к строительному буму 1870-х, когда разбогатевшее после Великих реформ купечество на лучших улицах некогда тихой Москвы возводило здания, чей облик должен был кричать о респектабельности торговых домов. Иностранный диплом в те годы не давал зодчему права на работу в Москве, и Фрейденберг защитил дипломный проект в московской Академии художеств. Он стал «классным художником архитектуры 3-ей степени». В таком качестве его и привлёк к работе В. И. Якунчиков – хозяин Петровских линий, поверивший в способности Фрейденберга. В помощь ему отрядили инженера К. И. Шестакова – и началось строительство четырёхэтажных близнецов, украшенных прихотливой лепниной. За этот проект комиссия Академии художеств присвоит Фрейденбергу высшую – первую – степень художника архитектуры.

Итак, Петровские линии – любимое детище Фрейденберга – распахнули свои новенькие дубовые двери для москвичей. На первых этажах – магазины, выше – гостиничные номера. Будущая гостиница «Будапешт» не раз меняла название: «Россия», «Элит», «Аврора». Роскошный ресторан, пристроенный к гостинице «Россия», назывался «Ампир».

Для Москвы с её сельским, слободским характером Петровские линии выглядят непривычно законченно – как интерьер обжитой квартиры с гарнитурными шкафами и сервантами. Зато архитектура напоминает уголки старого Пешта. Честь и хвала тому, кто решил открыть гостиницу и ресторан «Будапешт» именно в этом московском переулке. А случилось это в 1952-м году. Постановили: перестраивать здание под гостиницу «Будапешт». Между прочим, этот вопрос решали не отцы города, а – бери выше! – правительство всего Советского Союза. Тогда считалось, что гостиница, символизирующая дружбу с народом Венгрии – это дело государственное, важнее некуда.

Четыре года советские мастера и консультанты из Венгрии колдовали над интерьерами. Лучшие повара из Будапешта хозяйничали в новом ресторане, удивляя москвичей секретами мадьярской кухни. Открывали «Будапешт» в 1956 году. За четыре года и в Венгрии, и в СССР сменилась власть, более того, сменился политический режим. Трагические события 1956-го осложнили взаимоотношения народов, и всё-таки гостиницу открывали торжественно, с размахом. Было немало гостей из Венгрии – в том числе и официальные лица. И в вечернем московском небе зажглись неоновые буквы – «Будапешт», приглашавшие путешественников в одну из лучших гостиниц СССР, в которой, впрочем, никогда не бывало свободных мест. Каждый ребёнок, читавший сказку Маршака «Мистер Твистер», знал кредо московских и ленинградских гостиниц: «Мест нет».

После военных лишений и прокуренных коммерческих ресторанов времён послевоенной разрухи «Будапешт» поражал сочетанием старомосковского купеческого шика и венгерской экзотики. Вышколенный персонал создавал атмосферу высококлассного заведения. Нашлись и убеждённые поклонники венгерской кухни, которые старались перенять науку поваров «Будапешта» и в домашних условиях повторить пёркёльт из гусиной печени или гуляш по-венгерски. «Будапешт» стал одним из самых престижных ресторанов Москвы пятидесятых годов, куда вечерами приходила нарядная, торжественная столичная публика – дамы в длинных платьях с кружевами, мужчины в тяжёлых бостоновых костюмах. В гардеробах оставались солидные ратиновые пальто и каракулевые шубки.

Гостиница «Будапешт» в Москве

Для многих гурманов ресторан «Будапешт» стал излюбленным местом для гастрономических посиделок. Под боком – знаменитая Театральная площадь. Названия трёх здешних театров обыгрывалось в каламбуре: «Эх, не везёт мне ни в Большом, ни в Малом, ни в Центральном детском…». В «Будапешт» любили заглянуть после спектакля – чтобы успеть до закрытия ресторана отведать кофе с пирожными.

Если в ресторане царили чинные разодетые пары, то кулинарию осаждала толпа домохозяек, стремящихся добыть к обеду свежайших полуфабрикатов и пирожных. Кулинария ресторана «Будапешт» славилась кондитерскими изделиями в венгерском духе. Говорят, именно здесь москвичи узнали и полюбили венгерскую ватрушку, которую чуть позже стали выпекать на хлебзаводах уже «в промышленном количестве». Ох, уж эти ватрушки – чаще всего они стоили четырнадцать копеек. В привычных русских ватрушках творожная начинка открыта, а здесь запечатана в конвертик и посыпана сахарной пудрой – специально для лакомок. Кстати, русское слово «лакомка» венгры поймут без перевода, ведь по-венгерски «лакома» – это пир.

Гостиница «Будапешт» и в современной Москве держит марку. А вот тамошний ресторан теперь время от времени меняет названия и, увы, отошёл от венгерских кулинарных традиций. Зато ресторанчик под названием «Будапешт» появился на одной из московских окраин – в Алтуфьеве. Лучшие венгерские рестораны современной Москвы – «Эстерхази» на Маросейке и «Фасадъ» на Верхней Красносельской. А Петровские линии остаются одним из самых «европейских» уголков пёстрой евразийской столицы, в которой, по словам Есенина, «золотая, дремотная Азия опочила на куполах».

Русское слово «Икарус» 

Два завода

Да, это слово давно стало русским. Мы настолько привыкли к «Икарусам», что иногда произносим его как синоним слова «автобус».

Началась эта история в старом Пеште, на улице Элемер. 1895-й год. Потомственный деревенский кузнец Имре Ури пытается начать своё дело в столице. Он сумел на трудовые сбережения открыть мастерскую конных экипажей. Ему удалось встать на ноги, а к 1920-м годам, когда лошадей сменяли автомобили, Ури научился производить корпуса для грузовиков и автобусов. Деревянные каркасы, обшитые стальными листами, Ури поставлял и для венгерских автобусов «Раба Л», и для «Мерседесов». В годы Великой депрессии старый кузнец отошёл от дел, передав фирму сыновьям. В годы Второй Мировой братья Ури производили самолёты. Они организовали и строительство понтонов для Красной Армии, форсировавшей Дунай.

Второй из праотцов «Икаруса» – Мориц Эмеи – в 1916-м году организовал производство автомобилей и самолётов. Название фирме дали в честь героя греческих мифов – Икара, который, как и его отец, Дедал, был знаменитым мастером. Икар имел отношение скорее к воздухоплаванию, чем к наземному общественному транспорту, но название оказалось успешным и для автобусов. Об Икарусе узнали в сопредельных странах, а в Югославии, под Белградом, даже возник автобусный завод под названием «Икарбус».

Любимец СЭВа

После войны заводы национализировали. Детища Ури и Эмеи слили воедино. В 1949-м открыли завод «Икарус», которому было суждено стать первой скрипкой венгерской индустриализации.

Всё началось с директивы: организовать серийный выпуск недорогих автобусов для трудящихся. Задание партии