отсутствие. Хотя и денег ей не надо было, и извинений тоже. Она ждала лишь сына, жила лишь надеждой. Каждый день она съедала не больше одного куска хлеба и выпивала не больше стакана воды. Она хотела только одного, однако так и не дождалась. Через 8 лет после той проклятой записки, которую она ненавидела всем сердцем, она повесилась, так и не увидев боле своего сына. Сыну же было абсолютно плевать, да и верно он вовсе забыл о своём обещании матери. Он пил, гулял и веселился с друзьями, потом насильно женился на молодой и красивой девушке, позже у них родился сын, а дальше ты и сам всё знаешь. И поверь, я прекрасно знаю, что именно ты убил своего отца. Конечно, приступ спровоцировал не ты, однако ты не помог. Ты отнёсся хладнокровно к смерти своего отца, а безразличие страшнее убийства или кражи. Безусловно, эта сволочь заслуживала такой кончины, однако ты поступил не верно. По-скотски даже, я бы сказал. Убивая человека, ты нарушаешь Божью заповедь, а это самый страшный грех.

Старик замолчал. Он прошёлся взад-вперёд по комнате, после вернулся на своё место и снова заговорил:

– А ведь знаешь, отцы и дети – самая сложная проблема сегодняшнего общества. Ведь человек любит своих родителей лишь до поры до времени. Когда человек вырастает, он часто забывает о своём отце или матери, а если у него рождается ребёнок, то старший родственник становится вовсе ему безразличен. Хвала Господу Богу, что не все люди такие. Не все забывают о своих родных, и далеко не каждый старается избавится от них как можно скорее. Однако есть же скоты на земле! Но Бог их когда-нибудь всех рассудит. Что ж, давай же к делу. Пожалуй, ты помнишь о моём обещании, которое я дал при нашей с тобой последней встрече. И вот, ты снова дал волю эмоциям, а я лишь воспользовался этим. Ведь пойми, когда человек чист душой, ему нечего боятся. А ты грешник. Ты, как я уже сказал, страшнее убийцы, ведь ты мог спасти всех этих несчастных. Но не спас ведь. Кстати, это ещё не всё. Чуть позже ты узнаешь о ещё некоторых своих страшных грехах, если конечно доживёшь до того момента. В любом случае, продолжим. Ты раскаиваешься за свои грехи? Сейчас я щёлкну пальцами и дам тебе возможность говорить, – старик щёлкнул и Дмитрий, почувствовав снова свои уста, произнёс лишь два слова:

– Пошёл ты… – на большее у него не хватило сил.

– Что ж, раз так, тогда будем говорить по-другому. Знаешь, в чём твоя проблема, Дима? Ты не умеешь признавать свою неправоту. Всегда ты считаешь себя правым, никогда никого не слушаешь, но это ведь неправильно, так? В любом случае, сейчас я покажу тебе, что такое настоящая дисциплина.

С этими словами старик сильно сжал кулак и Дмитрий, услышав сначала громкий хруст, почувствовал, как его руку будто разрывают на части сразу в нескольких местах. Он попытался закричать, что было мочи, однако сил не хватило даже на то, чтобы разомкнуть уста. Дмитрий молча пытался пережить дьявольскую боль, до сих пор не отпускавшую его, однако просто не был на это способен. На секунду сержант почувствовал, как жизнь ускользает из его рук, однако тут же он спохватился и снова смог «прийти в себя».

Старик стоял перед ним, с жуткой улыбкой на лице. Он смотрел Дмитрию прямо в глаза, нет, прямо в душу. Взгляд старика не оставлял ни малейшего сомнения в том, что тот явно настроен решительно.

– А самое главное, Дима, – продолжал старик, – что единственный человек, если его конечно можно так назвать, который смог переубедить тебя и заставил поменять своё мнение – Люцифер. Лишь он сумел внушить тебе, что Царь не такой уж и хороший правитель, а красные – вовсе не враги России. Ну откуда ты знаешь, что он прав? Быть может он просто смог убедить тебя и всё? Быть может ты просто жалкое животное, идущее на поводу у своего хозяина, слепо верящее каждому его слову? Всё верно, Дима, я прекрасно понимаю, что ты не дашь мне ответ ни на один из этих вопросов. О, да брось ты обижаться на меня, ты же видишь, что я делаю это лишь во благо тебе! Ну, по крайней мере, я так думаю. Сам посуди, твои эмоции вырвались наружу, они могли бы уничтожить тебя полностью. Хотя по правде говоря, это я и делаю. Ведь понимаешь, Дима, в чём весь вкус моей работы? Я не чувствую вины, из-за того, что делаю. Ведь я делаю лишь то, что обязан делать. То, что предначертано моей судьбой. И другого выбора у меня нет! Ты это понимаешь?!

С этими словами старик снова сжал кулак, и Дмитрий снова почувствовал дикую боль, пронзающую уже на этот раз его ногу. Тогда сержант, истратив последние свои силы, закрыл глаза.

Простояв так около пяти секунд, он вдруг осознал, что не слышит старика. Однако где же он и что происходит вокруг? Ответ на этот вопрос можно было найти лишь одним способом – открыв глаза. Но Дмитрий боялся это сделать. Он боялся снова увидеть отвратительное и так ему ненавистное лицо старика, боялся снова почувствовать ту кошмарную боль, боялся даже самого вида комнаты. Однако нужно было пересилить свой страх и Дмитрий, собрав волю в кулак, всё же решился на отчаянный поступок.

Открыв глаза, он вдруг увидел, что стоит вовсе не в камере психиатрической больницы, а в белом коридоре, наполненном ярким солнечным светом. В коридоре не было ни стен, ни потолка, ни даже пола, на котором, как Дмитрию казалось, он должен был стоять.

Сержант оглянулся и, осознав, что наконец способен пошевелить своими конечностями и сдвинуться с места, сделал два шага вперёд.

Вдруг в светлой пустоте материализовался уже знакомый сержанту силуэт Люцифера, с которым он так недавно простился. Дьявол подошёл к Дмитрию поближе и тогда наконец сержант смог разглядеть его лицо: морщинистое, но светлое, почти не заросшее волосами. Однако это была лишь левая часть, ведь правая была практически полностью обугленная и обгорелая. На ней не осталось ни следа живой кожи, мышцей или тканей. В некоторых местах проглядывался череп, не задетый огнём. Лицо было изуродовано в точности, как у Дмитрия.

– Ещё не догадался? – спросил с ухмылкой Люцифер.

– О чём? – еле смог выговорить подавленный сержант.

– Я это ты. Мы один человек, если меня конечно можно так назвать, – сказал дьявол, повергнув Дмитрия в