происходит? Неужели я превращаюсь в ворчливого старика, который всех ненавидит?

Макс вытягивает лапы и медленно открывает глаза, и это зрелище действует на меня умиротворяюще. Мне становится немного лучше.

– Наверное, нам не обязательно вставать по будильнику, если неохота, да? В конце концов у нас отпуск. Должен быть, по крайней мере.

Макс, очевидно, полностью согласен, он сворачивается в клубок на кровати и снова проваливается в сон, но когда я закрываю глаза, то представляю, как Ребекка играет на яхте в счастливую семью с новым папочкой, за их спинами прекрасный закат, они учат испанские слова и смеются. Он дает ей золотую звездочку, гладит по голове, а она ему улыбается.

Я пытаюсь представить, что бы я себе посоветовал, будь я своим клиентом. Наверное, сосредоточиться в первую очередь на счастье ребенка. Игнорировать разбитое сердце.

Да, я бы попробовал спасти их от агонии. И сам должен поступить так же.

Я представляю улыбку дочери, ветер в ее волосах, и это правда смягчает душевную боль. Я представляю ее беззубую ухмылку, темные длинные волосы, невинность и способность удивляться всему на свете.

Она кажется счастливой, так что и я должен быть счастлив.

Надо бы встать и помыться, но прежде… От активных действий меня останавливает эсэмэска Нила.

Что надо сделать в Фанаде,

пишет он мне.

Зимой здесь может быть тихо, но не унывай. Займись делом.

1. Съезди на водопад Гленевин, если погода позволяет;

2. Посиди у знаменитого маяка Фанад и подыши океаном. Хорошо для души!

3. Познакомься с местными, поздоровайся со всеми, кого увидишь в «Таверне у маяка»;

4. Сфоткайся у морской арки Грейт Поллет, там особенно красиво под звездным небом;

5. Полюбуйся видами, когда будешь проезжать мимо Мамор-Гэп, – почувствуешь себя по-настоящему живым!

Как говорил Эйнштейн: «Стол, стул, ваза с фруктами и скрипка – что еще нужно человеку для счастья?» В общем, ты меня понял! Если понадоблюсь, звони. Ты справишься.

Мудрые, по обыкновению подкрепленные парой цитат слова Нила заставляют меня расхохотаться в голос.

Но я знаю, что он прав. Я сюда не грустить приехал.

Может, и Роуз права. Может, не стоит пытаться игнорировать Рождество, ведь от этого только сложнее. Украшен дом хорошо, тут не поспоришь. У Роуз есть вкус и талант, даже если вчера вечером мне было трудно в этом признаться. Я был слишком занят, жалея себя после короткого разговора с дочерью, так что не мог заставить себя порадоваться чему-то прекрасному. Не мог понять, как мир может продолжать вращаться.

Мне и правда любопытно, почему она здесь, но я никогда не решусь переступить черту и спросить. Таким обычно делятся друг с другом друзья, и раз уж я не праздную Рождество, то новых друзей не завожу и подавно.

Роуз кажется милой, и обижать я ее не хотел, но я совершенно не рассчитывал на чужую компанию, когда ехал сюда.

– Пойду-ка помоюсь, – говорю я Максу, как обычно задаваясь вопросом, почему я разговариваю с псом так, будто он может поддерживать со мной человеческий диалог. – Но сперва – твои утренние делишки. Пойдем.

Макс первый трусит вниз по лестнице. Должен признать, запахи корицы и имбиря в коридоре приятны и даже успокаивают. Почти ностальгические, напоминают мне о счастливых временах с Клод и Ребеккой.

Мое собственные детские воспоминания о Рождестве были совсем иными: за столом напряженное молчание, ругань пьяных родителей. Когда появилась Ребекка, я пообещал себе: ее праздники не будут похожи на мои. Я подарю ей все лучшее, что есть в Рождестве.

Но теперь… Теперь я просто хочу тишины и притвориться, что никакого Рождества не существует. Не хочу праздновать без нее.

Я на цыпочках крадусь мимо двери в гостиную и выпускаю Макса, надеясь, что мы не потревожим Джорджа, который в свою очередь разбудит Роуз, а потом захожу в кухню, ожидая увидеть уже привычный бардак после вчерашнего позднего ужина и глинтвейна. Но все на удивление чисто и прибрано.

Перед душем надо бы выпить кофе, так что я включаю нежную классическую музыку и ставлю чайник. Ожидая, пока он закипит, я замечаю записку на холодильнике и улыбаюсь.

По крайней мере, она не затаила обиду. А то было бы неловко.

– Ой, я не знала, что вы встали. Простите. Извините. Мне просто нужна вода.

На кухню пробирается Роуз, бледная и со следами вчерашней косметики вокруг глаз, одетая в свою флисовую пижаму. Пройдя к раковине, она наливает в стакан воды. Я не заговариваю. Она тоже. Теперь-то уж точно неловко.

Я бросаю быстрый взгляд в ее сторону, но глазами мы не встречаемся. Нужно ли мне что-то сказать? То есть я, конечно, сам придумал правила так, чтобы мы не слишком сближались, но ничего же, если я пожелаю ей доброго утра? Мы ведь уже пересеклись.

Наконец, когда она уже выходит, мы встречаемся взглядами. Она безмолвно, почти смущенно машет мне рукой. Я машу в ответ.

Ее бледные щеки набираются цвета, но отступление вдруг прерывает Макс, вбегая в кухню и держа в пасти нечто такое, что Роуз заходится криком.

– Это мое! – говорит она со стаканом в руке. – Макс, отдай это мне, сейчас же!

О нет. За долю секунды мы разогнались от «неловко» до «невероятно унизительно».

В зубах у Макса кружевной бирюзовый бюстгальтер, и он забавляется, играя в догонялки с Роуз, которая пытается его отобрать.

– Макс! Макс, ну-ка брось это на пол! – кричу я, зная, что с таким же успехом могу беседовать со стеной. Макс беснуется, прыгая из стороны в сторону, залезая под стол, за стулья и забиваясь в углы, только чтобы не дасться нам в руки.

Разумеется, меня он не слушает. Думает, я играю.

– Макс! Макс, немедленно иди сюда! – пробую я еще раз.

– Не тяните! – предупреждает меня Роуз. – Он стоит целое состояние.

Но, как я и предсказывал, чем больше я бегаю за Максом, тем активнее он от меня убегает. Он наворачивает круги по кухне, а рядом с Роуз лает Джордж. К счастью, она смеется, наблюдая, как я ношусь за своей собакой, сожравшей ее белье. Макс вылетает из кухни, и у меня не остается иного выхода, кроме как бегать за ним по дому, умоляя вернуть бюстгальтер. В конце концов, в спальне я припираю его к стенке, загнав под кровать, а бюстгальтер остается валяться на полу. Игра окончена.

– Макс, так делать нельзя! – отчитываю его я, и у него хватает совести выглядеть пристыженным. – Нельзя брать чужое!

Он прячет морду в лапы, словно ему невыносимо слышать, как я ругаюсь, а я