– Можно мне его увидеть?

Я поворачиваю экран, чтобы показать Макса, сопящего у огня.

– Мы приехали провести Рождество в небольшом домике в Донеголе, – быстро говорю я, надеясь, что вид Макса не вызвал у нее тоску по дому. – Тут есть местечко, называется Фанад, мы тебя привозили, когда ты была маленькая. Помнишь?

Она подпрыгивает.

– Это там, где маяк?

– Да, – отвечаю я, удивляясь ее памяти. Она никогда ничего не забывает. – Тут совсем недалеко до него.

– Круто!

– Да, очень круто. В горку надо подниматься.

Она закатывает глаза на мою попытку пошутить. А потом вдруг затихает.

– А вы с Максом… вы что, пап, совсем одни? – спрашивает она растерянно. – Совсем одни на Рождество? Почему ты не взял с собой Хелену?

От ее заботы мутнеет в глазах, и я понятия не имею, как ей все объяснить. Как объяснить, почему я не взял Хелену?

– Ну, я…

Губа у нее начинает дрожать.

– Я не хочу, чтобы ты был один, папочка, – шепчет она. – Ни на Рождество, никогда.

– Нет-нет, не волнуйся. Я на Рождество буду не один, – пытаюсь говорить ровно я, чтобы не дать ей расплакаться. – У меня есть Макс.

– Но он просто собака.

– Ну нет, он не просто собака. Он мой приятель.

– Но он не сможет с тобой поговорить!

Соображать надо быстро. По лицу я понимаю, что она близка к тому, чтобы заплакать.

– А еще в домике живет милая женщина по имени Роуз, – добавляю я, не особо уверенный, к чему клоню. – Она может со мной поговорить.

Да, я оценил иронию. Сам же придумал правило, чтобы мы не разговаривали.

– У нее милый черно-белый пес Джордж, так что у нас с Максом есть компания. Не волнуйся, мы не совсем одни.

Да, звучит довольно идиллически, но это миленькое описание слишком уже далеко от правды. Роуз я с утра не видел. Пока мы делали все от нас зависящее, чтобы вообще никак не пересекаться.

– Эта Роуз симпатичная?

– Э-э, да, очень симпатичная.

– Она твоя новая подруга?

– Ну да, новая.

– То есть как девушка?

– Ну, э-э…

Я так ошарашен этим вопросом, что даже не успеваю на него ответить, а Ребекка уже кричит во все горло, передавая дальше новости о моей жизни.

– Мам, у папы новая девушка, ее зовут Роуз и у нее есть собака по кличке Джордж!

– Ребекка, она не моя девушка, – говорю я, стараясь поспеть за ней. Вижу, как Клод идет мимо, но в этот раз останавливается. – Просто подруга. Не девушка.

– Очень мило, – слышу я слова Клод, адресованные нашей дочери. – Так, нам пора идти, Ребекка, попрощайся с папой и собирайся на пляж. Роб вечером выведет из марины яхту.

Яхту. Ну и почему я не удивлен, что у него есть яхта? У Роба есть все.

– Но я не закончила, – хнычет Ребекка. – Я еще не рассказала папе про новые сережки и…

– Они очень красивые, милая.

Вот и все. Снова мы подобрались к главному: прощанию.

– Пора, Ребекка, – говорит Клод. – Нам надо быть на месте до заката.

Я закрываю глаза и отсчитываю секунды, пытаясь остудить закипающую в венах кровь. Четыре минуты и тридцать пять секунд? И все? Она серьезно? Я неделю ждал этого разговора, а она даже пяти минут не дает мне поговорить с моим ребенком?

Я прикусываю язык, ради Ребекки. Всегда так делал.

– Но я не хочу класть трубку, – говорит Ребекка. – Я хочу посмотреть, где папа живет, и на Роуз с Джорджем.

На заднем плане я слышу приглушенный разговор. Глаза Ребекки стреляют от камеры и обратно, ее мать продолжает что-то говорить, а я понимаю: что бы я ни сделал, это лишь усугубит ситуацию.

Дыши глубоко.

– Беги, малышка, развлекайся, – говорю я дочери, отчаянно пытаясь игнорировать узел в животе и слова, которые так и грозятся сорваться с языка. Клод вертит моими отношениями с Ребеккой, как ей вздумается. – Совсем скоро еще созвонимся. Скажи маме, чтобы присылала мне фотографии.

– Но…

– Ребекка!

– Я отправил тебе все подарки перед тем, как уехать, – говорю я, надеясь развеять все тревоги. – Так что, когда они доедут к вам, передашь маме, чтобы мне сказала.

Она ахает, и глаза, еще секунду назад наполненные грустью, зажигаются, хоть даже наш звонок и оказывается таким коротким.

– Подарки, мне?! Папочка, спасибо, ты лучший!

Мне так не кажется, я сижу тут без нее с одной только собакой, примостившейся в ногах.

– Люблю тебя, Ребекка, – говорю я, пытаясь сглотнуть ком в горле. – Я так сильно тебя люблю, никогда об этом не забывай.

Как же это тяжело. Я даже не представлял, что сердце может так болеть.

Я не могу вынести мысль о Рождестве без моей дочери.

– И я тебя люблю, папочка, так сильно, что как до луны и обратно и потом еще несколько раз вокруг Земли!

Я киваю, не могу заставить себя повторить слова, которые мы говорили друг другу каждый день, когда я укладывал ее спать. Как до этого дошло? Когда-то я видел ее каждый день, потом всего два раза в неделю, а теперь – только на экране телефона, и она за тысячу километров от меня. Как я позволил этому случиться?

Она вешает трубку, и я сижу, уставившись на танцующие в камине языки пламени, где-то на фоне играют рождественские песни, а рассевшиеся на высоких барных стульях старики над чем-то смеются.

Еще восемь дней, и с этой праздничной суетой будет покончено. И начнется обратный отсчет до момента, когда я снова увижу свою дочку.

Рождество придет и уйдет, но я хотя бы могу вернуться в коттедж и притвориться, что его не существует.

Когда мужчина в углу затягивает Fairytale of New York[5] и некоторые посетители решают присоединиться, воссоздавая непревзойденные интонации Шейна и Керсти, я понимаю, что пора мне убираться отсюда.

У моего Рождества в этом году счастливого конца не будет. Клод со своим новым мужем, их яхтой и закатами об этом позаботились.

Глава одиннадцатая

Роуз

К вечеру я натираю пальцы до красноты: слишком усердно гнула металлические вешалки, чтобы сделать венок на входную дверь домика.

Смешав остролист с пушистым папоротником, я добавила золотую ленту и гирлянду на батарейках, она светилась и мерцала огоньками, отчего дом уже снаружи выглядел праздничным. Да, конечно, я этого совсем не хотела…

Днем звонил Карлос, и я была рада, что в этот раз не приходится врать о своем окружении.

– В общем, я сбил Мэйв и