— Она не контролировала само желание, знала, что не сможет сдержаться. Она просто крала вещи стоимостью меньше ста долларов, а потом покрывала их цену.

— Но вещи не возвращала?

— Нет, не возвращала.

— Откуда ты знаешь, что она действительно придерживалась этой фишки с сотней долларов? Где доказательства того, что она по-прежнему не тянула все подряд?

— Я эти доказательства лично видел, Нин. Я был у нее в квартире. Там настоящий склад того, что она сперла — и всего за год! А по довольно большой квартире уже едва можно пройти…

— Подожди, подожди! — перебила его мама. — Почему ты не рассказал мне про этот склад с самого начала?

— Рассказываю сейчас. Я думал, это не так важно, как клептомания!

— Ян, когда речь идет о психических отклонениях, все важно. Большой вопрос в том, что имело для этой девушки большее значение: кража или накопление.

— Она не типичный хордер. У нее в доме порядок, все вещи рассортированы…

— И все равно это вещи, которые ей, с точки зрения разума, даром не нужны. А она их хранит, это и делает ее хордером. Я знаю о ней слишком мало для точных выводов, но, по-моему, ты запутался между причиной и следствием.

В такие моменты Ася любила слушать маму. Голос Нины Эйлер лился спокойной рекой, сразу чувствовалось, что это голос профессионала, человека, который умнее других. Такой мамой можно было гордиться… и надеяться однажды стать похожей на нее.

Пока что у Аси это не очень получалось. Ее мама была такой же сероглазой красавицей, как Александра, а еще — уверенной в себе. Асе этого отчаянно не хватало.

— Насколько я знаю, в основе большинства маний лежит страх, — указал дядя Ян.

— Да, но страх перед чем? Чего боялась эта девочка? Ее клептомания вполне может быть страхом перед бедностью, если она действительно была из такой семьи, как ты говоришь. Но все остальное… Она не была классическим хордером, она тянула в дом не мусор, а вещи, имевшие определенную ценность. Этими вещами можно защищаться не только от бедности. Завалы в домах хордеров — это просьба о помощи, стремление превратить свой дом в безопасную нору, где все понятно и предсказуемо.

— Видел я те норы… Там нет ничего предсказуемого, свалка и все!

— С твоей точки зрения. Но хордеры видят мир иначе. Смотри… То, что я сейчас скажу, не точно, это просто мое предположение.

— Да говори уже, что ли…

— Мне кажется, эта девушка очень боялась кого-то или чего-то. Клептомания — скорее следствие, чем причина. Возможно, она боялась бедности, тут ты прав. А если нет? Если ее пугал человек? Если все это время она подсознательно защищалась от кого-то?

— Допустим. Но что это дает следствию?

— То, что это застарелый страх, — подсказала мама. — Ты говоришь, что с клептоманией она боролась много лет. Значит, и боялась она кого-то много лет, это не кто-то из ее новейших знакомых.

— В принципе, с учетом характера убийства, ты можешь быть права, там прослеживается личная связь с жертвой… Давай я покажу тебе фото.

— О, нет! Нет, нет, нет, никаких фото! Сто раз тебе говорила: избавь меня от этого. И вообще, я тебе не гадалка, чтобы преступления по фотографиям раскрывать! Я могла бы сказать тебе больше только в одном случае: если бы пообщалась с той девушкой. Но раз это невозможно, я — пас!

— Понятно… Все равно спасибо.

Ася слышала, как скрипнул стул — дядя Ян поднялся на ноги. Она напряглась, готовая отскочить от двери, спрятаться в своей комнате, сделать вид, что ничего она не подслушивала, и вообще, ей все это не интересно. Она не боялась своего дядю, на самом деле, с ним она была ближе, чем с родным отцом. Но пока, из-за всей этой истории с Александрой, Ася не готова была встречаться с ним. Она не придумала, как себя вести!

Однако убегать ей не пришлось, потому что мама окликнула дядю Яна прежде, чем он добрался до двери.

— Ян, подожди! Раз уж ты пришел сюда… Давай поговорим.

— А нам есть, о чем говорить?

Голос дяди мгновенно изменился. Расследование он обсуждал свободно, и он был искренне благодарен маме за помощь. Однако теперь он почуял неладное, и Асе не нужно было становиться психологом, чтобы заметить, как он «закрывается».

— Нельзя бегать от этого вечно, — вздохнула мама. — Мы же семья!

— Это слово само по себе значит меньше, чем ты думаешь. Если ты снова начнешь рассказывать мне, что Александру нужно запереть в дурку и тогда мир заискрится радужным сиянием, — даже не начинай.

— Я и не собиралась! Послушай… Тогда я сказала то, что считала правильным. Но теперь я вижу, что Александра живет рядом с тобой много недель — и ничего плохого не происходит. Напротив, мне кажется, тебе стало лучше!

— Ты сейчас подлизываешься или правда себе веришь? — настороженно поинтересовался дядя Ян.

— Мне тоже от всего этого нелегко, знаешь ли… Но я ищу способ все исправить! Вот и Паша, видишь, обратился к тебе…

— Он ко мне обратился, чтобы я выгодного ему клиента от тюрьмы отмазал.

— Тебе не кажется, что это показатель братской любви?

— Это показатель того, что Пашка деньги считать умеет.

— И вот опять ты чертишь границу между собой и семьей!

— Скажешь, что я не прав?

Вот это Ася точно слушать не хотела. Семейных распрей ей и между родителями хватало! Она знала, что так просто мама и дядя Ян не угомонятся, они ж оба упрямые, хотя оба отказываются это признавать. Но их вопли упрощали Асе задачу: можно было ускользнуть из дома незаметно, ни с кем не прощаясь.

По пути к школе она быстро перестала думать про неведомую ей мертвую клептоманку, семейную вражду и воскресшую Александру. У нее своих забот хватало!

Общение со сверстниками всегда было для нее суровым испытанием. С раннего детства сравнивая себя с Александрой, Ася пришла к выводу, что она — толстая, некрасивая и тупая. Неудачная попытка заменить удачного человека. С этой мыслью она и отправилась когда-то в первый класс.

Ася никому не рассказывала, что считает себя такой, однако дети умеют чувствовать слабину — и умеют быть жестокими. Она быстро стала любимым объектом насмешек и издевок. Дружить у нее получалось только с такими же неудачниками, и она принимала это с мрачным смирением.

С годами стало получше: и она научилась защищаться, и одноклассники чуток поумнели, травля тех, кто им не нравится, перестала быть любимой забавой. Общаться с Асей все еще было непрестижно, однако ее перестали изводить.

И все равно ей было некомфортно в собственном теле. Ей казалось, что все вокруг такие красивые, а она — огромное жирное пятно. Ирония заключалась в том, что обычно люди с такими мыслями приходили к ее маме, и мама им помогала.

А вот Ася обратиться к ней за помощью не могла. Она и сама не понимала, почему, просто не получалось и все. Она невольно вспоминала, что на нее сгрузили наследие имени Александры Эйлер… Ей не полагалось о чем-то просить! Ася надеялась, что мама догадается сама, да куда там! Если этого не случилось за четырнадцать лет, то уже и не случится.