Больше всего на свете Веретьеву сейчас хотелось сорвать с себя влажную одежду, прыгнуть с разбега в прохладную, немного пахнущую тиной речную воду, нырнуть с головой, смывая усталость, проплыть под водой метров пятьдесят, пока хватит дыхания, вынырнуть с шумом, как будто ты кит, а потом лечь на спину и отдаться на волю воды, бездумно глядя в небо.

А что, до реки не так и далеко, с километр, не больше. Можно быстро поесть, обсудить с отрядом сегодняшний день, составить план действий на завтра, выставить дежурных и сбежать в деревню, к реке, чтобы искупаться всласть, узнать, не было ли вестей от Павла, проверить, все ли в порядке у жителей, а заодно повидать девушку с медовыми волосами. Ирину Поливанову.

Вслед за Женькой Макаровым он шагнул с вьющейся между деревьями тропинки на полянку, на которой и был разбит лагерь, и остолбенел. Женщина, сидевшая у костра, была невообразимым образом похожа на эту самую Ирину Поливанову, о которой он только что так некстати думал. Может, он простудился и у него высокая температура, а бред – всего лишь признак физического нездоровья? Думать, что он сходит с ума, Веретьеву не хотелось.

В их лагере неоткуда было взяться Ирине. У костра могли сидеть Таня, Оля, в крайнем случае Надежда Александровна, и Веретьев даже сморгнул, чтобы развеять напавший на него морок. Но тот никуда не делся, лишь при виде Александра поднялся с бревна, потянув за руку маленького мальчика, тоже послушно вставшего вслед за матерью. И впрямь Ирина.

– Здравствуйте. – Она подошла, неловко улыбаясь, словно извиняясь за свое неожиданное вторжение. – Вы вчера сказали, что мне можно прийти, если будет нужна помощь, вот я и подумала…

Да, точно, вчера Веретьев настаивал на том, чтобы Таня осмотрела ушибленную голову молодой женщины. Неужели спустя сутки последствия сотрясения мозга дали о себе знать?

– Таня, Таня, – позвал он.

Молодая медсестра вышла из своей палатки, глянула враждебно, как чужая.

– Посмотри, пожалуйста, Ирину, она вчера упала и сильно ударилась головой.

– Это вы сильно ударились головой, как я погляжу, – с некоторым вызовом сказала Таня, и Веретьев вытаращил глаза, потому что никогда она так не позволяла себе с ним разговаривать. Ничего, кроме обожания, ни разу не слышал он у нее в голосе.

– Нет-нет. – Ирина шагнула к костру, протягивая руку в знак возражения. – У меня все в полном порядке. Никаких последствий от падения нет. Я совсем по другому вопросу.

– Что-то случилось? – Взгляд Веретьева стал серьезен, потому что он вдруг осознал, что эта женщина ни за что бы не пришла вечером в лес, да еще с ребенком, если бы не крайние обстоятельства. Не была она похожа на ветреную и пустую искательницу приключений. Совсем не была. – Вы видели беглых заключенных?

– Нет, я их не видела, но, кажется, знаю, кто их кормит, – сказала она.

– Кормит? И кто же?

– Полиект Кириллович. У него собаки и термосы. Но этого не может быть, потому что он привозит с почты корм. Понимаете?

– Нет, – искренне признался Веретьев.

Таня смотрела на молодую женщину с нескрываемым неудовольствием, как будто насквозь видела все ее ухищрения и дурацкие придумки.

Ирина инстинктивно повернулась к ней спиной.

– Я сейчас попробую объяснить, хотя это непросто. Видите ли, Полиект Кириллович за последние два месяца сделал мне много добра, и я не хотела бы выглядеть неблагодарной, но все это так подозрительно.

Таня у костра демонстративно фыркнула. От походной кухни в их сторону выдвинулась Надежда Александровна, сунула в руки Татьяне черпак, подхватила на руки ребенка, который переминался с ноги на ногу, все так же цепляясь за материнскую руку.

– На-ка, иди ребятам картошку накладывай, ужинать всем пора, – строго сказала она Татьяне. – Нечего на чужих разговорах уши греть. А ты, малыш, пойдем с бабой Надей. Я тебя картошечкой накормлю и будем шишки собирать. А мама пока с дядей поговорит.

– Я в поварихи не нанималась, – огрызнулась Таня. – У меня другой функционал в отряде.

– Ну, все мы на что-то не нанимались, но жизнь такая, что все враз измениться может, – философски заметила немолодая женщина. – А про повариху тебе стыдно должно быть. Сама знаешь, как Ольге непросто. И я тебя целый день не напрягала, сама приготовила и обед, и ужин. Но уж по тарелкам разложить сможешь, чай, не переломишься.

У Тани вспыхнули уши. Сквозь фарфоровую кожу полыхал жаром пламень, постепенно перебираясь на тонкую лебединую шею. На мгновение Веретьеву стало ее жалко. Но он тут же забыл и про Таню, и про ее позор, лишь благодарно улыбнулся Надежде, которая увлекала за собой доверчиво идущего по мягкому мху ребенка.

Он заметил, что Ирина проводила сына глазами и, только убедившись в полной его безопасности, снова повернулась, готовая продолжать разговор.

– Давайте отойдем, – сказал он, – присядем вон там, где нас никто не слышит, и вы мне расскажете все, что вам известно.

Свой рассказ Ирина уложила минут в пять. Он отметил, что говорила она четко и последовательно, легко подбирая слова и не испытывая в них ни малейшей трудности. Умеющих формулировать свои мысли людей он ценил.

– Не получается, – сказал он задумчиво, когда молодая женщина закончила.

– Что не получается? – не поняла она.

– Ваш сосед не может кормить в лесу сбежавших зэков.

– Вы правда так считаете? – Ее лицо выражало такое неприкрытое облегчение, что Веретьева затопила волна нежности. И тут же спохватилась: – А почему?

«Молодец, во всем пытается дойти до сути, просто на слово не верит», – отметил Веретьев. Эта молодая женщина нравилась ему все больше и больше. Как человек, разумеется. Надо будет узнать, кем она работает, и пригласить в компанию. Лаврецкий с ног сбился в поисках качественных кадров, а тут такой экземпляр в деревне пропадает.

– Да потому что, судя по вашему рассказу, все те два месяца, которые вы тут живете, ваш сосед каждый день, утром и вечером, уходит в лес с собаками и термосами. Так?

– Ну да.

– А заключенные из расположенной неподалеку колонии сбежали только позавчера.

– Точно. – Голос Ирина расстроенно пополз вниз. – И как же я сразу про это не подумала. Вот дуреха, это же очевидно.

У нее от огорчения даже слезы выступили на глазах, и Ирина закинула голову вверх, чтобы не дать им выкатиться.

– Но вы молодец.

От его слов она посмотрела недоверчиво, шмыгнула носом, вопросительно и чуть сердито.

– Меня вовсе не надо утешать, я не ребенок.

В ее движении головой было что-то от дикой лошади, и Веретьев вдруг внезапно подумал, что в этой женщине нет ни капли покорности. Норовистой была эта лошадка, ох, норовистой, и от понимания этого факта объездить ее хотелось все сильнее, как и положено настоящему берейтору.