– Я вас и не утешаю. – Он позволил себе улыбнуться. – Я констатирую факт. Вы молодец, что подметили эту странность. Ваш сосед кормит собак готовым сухим кормом, который заказывает по почте, но при этом дома у них огромные кастрюли, жена печет большие пироги, явно избыточные для семьи из двух человек, даже с учетом того, что в гости можете заглянуть вы с сыном, и он ходит в лес дважды в день с большими полевыми термосами.

– И что это значит?

– Это значит, что ваш Полиект Кириллович действительно кормит кого-то на болотах. Только он не Бэрримор и это не беглые каторжники. Те сбежали два дня назад, а утопленники, которые нашлись, а потом пропали, провели на воздухе не меньше недели, а то и две.

– Какие утопленники? И кого же тогда может там кормить Полиект Кириллович?

– А вот это как раз вопрос. Ира, вы точно в своем детстве не слышали ничего интересного, связанного с этими местами? Каких-то баек, легенд? Ориентировочно годов из семидесятых прошлого века?

– Я только в восемьдесят седьмом родилась, – мягко сказала Ирина. – И честно, ничего такого не помню. Бабушка вообще о прошлом говорить не любила. Она была человеком довольно закрытым.

– А дедушка?

Вопрос казался дурацким и вырвался раньше, чем Веретьев спохватился, что ведет себя неприлично. Какая ему разница, какой характер был у ее давно умерших родственников? Однако Ирина ответила быстро и послушно, как будто считала его расспросы в порядке вещей.

– Дедушка умер за десять лет до моего рождения. Папа тогда еще школьником был. Он рассказывал, что бабушка тяжело это пережила. Она деда очень любила.

– Болел? – зачем-то уточнил Веретьев, никогда до этого момента не замечавший за собой болезненного любопытства.

– Нет. Погиб. Он геолог, руководитель геолого-разведывательной экспедиции, что-то не так пошло, я точно не знаю, но даже тело его не нашли, очевидцы его смерти были, но поиски ни к чему не привели. На кладбище даже могилы его настоящей нет. Только камень надгробный на участке земли. Да и то соседи настояли, точнее, бабушкина подруга Ангелина Вениаминовна и тетя Маиса, Полиекта Кирилловича мать. Они сказали, что неправильно это, когда некуда на могилку сходить, не по-православному. Но бабушка на кладбище все равно никогда не ходила. Она верующей не была и, как мне кажется, до конца своих дней считала, что дед может быть жив.

– Кажется?

– Она не любила про это говорить. Только раз как-то сказала, что своими глазами она его мертвого не видела, а чужим языкам с детства доверять не приучена. Вот как-то так, только это, наверное, не имеет отношения к делу.

– Наверное. А где именно погиб ваш дед?

Ирина пожала плечами.

– Не знаю. В горах, наверное. Папа говорил, они в горах часто работали, изучали разные скальные породы. Или в пустыне. Дед в Среднюю Азию часто ездил, это еще когда папа маленький совсем был. Бабушка ругалась, что ребенок безотцовщиной растет, и дед все обещал поближе к дому перевестись.

– Получается, не успел, – задумчиво сказал Веретьев.

К ним подошла Таня, глаза у нее были бешеные.

– Саша, надо поесть, – сказала она. – Ты целый день по болотам мотался, а до этого всю ночь не спал. Ты же должен еле на ногах стоять. Нельзя так.

– Простите, – тут же покаялась Ирина. – У вас важные дела, а я тут вас отвлекаю со своими глупостями.

– Это не глупости, – с досадой заметил Веретьев. – Поведение вашего соседа действительно выглядит подозрительно, хотя зэки тут и ни при чем.

– Но к вам-то это отношения не имеет.

– Да бог его знает. У нас, видите ли, товарищ пропал. Мы кое-что нашли на болотах тревожное, он пошел информацию собирать и так и не вернулся.

– До сих пор? Я помню, что вы его вчера искали.

– Да, до сих пор.

– Пашка не мог погибнуть на болотах, – убежденно заявила Ирина. – Он их как свои пять пальцев знал.

– Вот и жена его, Оля, то же самое говорит. Но если на болотах прячутся какие-то чужие люди, те самые, которых ходит кормить ваш сосед, то тонуть не обязательно. Что-то же эти люди здесь скрывают, а значит, вполне могло так случиться, что Паша стал нечаянным свидетелем их секретов.

– Ты есть пойдешь или нет? – нетерпеливо спросила не уходившая Таня.

– Есть? Пожалуй, да. – Голода Веретьев не чувствовал, но «дрова» в организм подкидывать надо было своевременно и в должном количестве. Он шагнул в сторону костра и потянул Ирину за руку. – Поужинайте с нами. У нас картошка вкусная, нигде такой нет.

– Да мы вроде уже поужинали.

– Ну, значит, просто попробуйте нашу картошку. Пойдемте, Ира, вон сынишка ваш как ее уплетает.

Мальчик, сидевший на коленях у Надежды Александровны, действительно вовсю орудовал ложкой. Детские щечки были перемазаны. Выглядел он забавно, и у Веретьева привычно защемило в груди. Он любил детей и всегда мечтал их иметь, но вот не срослось. Он шагнул в круг, подошел и сел рядом с Надеждой, отметив, что парни, как всегда, с готовностью пододвинулись, освобождая ему место.

– Привет! – сказал он мальчику. – Вкусно тебе?

– Вкусно. – Малыш кивнул, доверчиво разглядывая Веретьева ясными, очень светлыми глазами. Не материнскими.

У этого ребенка был отец, муж Ирины, и оба – женщина и ребенок – принадлежали не Веретьеву, а совсем другому мужику. От этой мысли настроение у Александра совсем испортилось. Ирина по-прежнему стояла в стороне, стеснялась.

– Идите к нам, – махнул рукой Веретьев, – Ваня, зови маму кашу есть.

– Мамотька, иди есть катошку. Она вкусная, – закричал мальчик. – Мне потом баба Надя еще чаю обещала. Со сгущенкой.

Все рассмеялись, включая Ирину. Она, легко ступая, подошла, присела на поваленное бревно рядом с Веретьевым. Из-за того, что места было немного, ее бедро было совсем рядом, от загоревшейся под грубыми штанами веретьевской кожи его отделяли лишь два слоя ткани – брезентовой и джинсовой. И эта мысль волновала настолько, что картошка встала в горле. Он протянул Ирине свою миску, потому что дать отдельную гостье Таня явно не торопилась. Та, снова смутившись, взяла ложку.

– Вам нужно поесть, – тихо сказала она.

– Успею. Татьяна, ты мне картошки принесешь? – Во взгляде, который он бросил на несчастную девушку, было столько суровости, что она зарделась, взорвавшись малиновым румянцем, метнулась к походной плите, яростно заворочала черпаком, плечи у нее дрожали.

– Давай я. – Из палатки вылезла не появлявшаяся до этого Ольга, подошла к плите, забрала у Татьяны черпак.

Девушка с готовностью отдала его, всхлипнула и опрометью кинулась в лес. Рыдать.

Вообще-то в нынешней ситуации это могло быть опасно, но Веретьев отогнал от себя шальную тревожную мысль. Татьяна вела себя безобразно, и в воспитательных целях бежать сейчас за ней было неправильно. Приняв из рук Ольги новую тарелку с кашей, он с энтузиазмом принялся есть, испытывая неловкость и сердясь на себя за это.