громкий хруст, и Мингю испуганно замирает, после оглядываясь на Чонхо, который морщит нос, а потом просто переворачивается на другой бок лицом к стене. Мингю облегченно выдыхает и проверяет плоды своего вандализма – щель все еще слишком маленькая, чтобы просунуть пальцы, но зато получается посветить фонариком с крышки смартфона, который своим резким светом выхватывает из темноты самого сердца зеркала что-то странное. Плоское. Желтое.

Бумага.

Мингю долго возится, пытаясь подцепить ее ножом, но лезвие не дотягивается, и ему приходится взять нож длиннее. Спустя десять минут он аккуратно цепляет пальцами торчащий угол сложенного листа и задерживает дыхание, ибо тот на ладан дышит. Одно неверное движение – и точно раскрошится и улетит пылью в окно.

Он осторожно кладет листок на письменный стол; его немного потряхивает. Они предпринимали столько попыток докопаться до истины, а теперь оказывается, что, возможно, ответы все это время были у них под носом. Вытерев несколько раз вспотевшие ладони о штаны, Мингю медленно разворачивает бумагу, после накрыв уголки книгами со стола, чтобы листок, пролежавший сложенным слишком много времени, не свернулся обратно. А потом смотрит на три наполовину стершиеся строчки. Латынь, конечно же. Кто бы сомневался, ха-ха. Интересно, если вслух зачитать, к ним демон придет чаи гонять? Мингю улыбается этой мысли и берет тетрадь.

В некоторых словах буквы полностью выцвели, и ему приходится написать рядом еще несколько возможных вариантов. И все бы здорово, вот только из всего текста ему знакомы лишь четыре слова: маяк, свет и «береги время». Было бы иронично даже, не сжимайся сердце так сейчас.

Часы показывают семь утра, когда Мингю с тихим воем откладывает в сторону телефон с открытой вкладкой переводчика и думает обреченно, что все. Он слишком тупой. Не его это стезя – языки. Тем более такие.

– Ты чего там делаешь? – Голос Чонхо спросонья хрипит.

– Нашел кое-что, – неопределенно отвечает он, сосредоточив свое внимание на набросках перевода.

– Ты не спал что ли? – Раздается громкий зевок. – Что там у тебя?

– Бумагу нашел за зеркалом. В смысле в зеркале. То есть… Короче, сам смотри. – Мингю указывает на стол. – Эта записка лежала в полости между зеркалом и задней поверхностью, и на вид ей лет двести. Даже дышать рядом с ней стремно. Того и гляди вспотеет от моего дыхания, и все буквы поплывут.

– Погоди, я еще не до конца в себя пришел. – Чонхо тянется, вставая на носочки, и трет глаза.

Минут десять он шатается от ванной до кухни и обратно; Мингю слышит, как скулит Куки, которого срочно надо выгулять, а не то он оскорбленно напрудит точно им под дверь.

– Ну что там? – Чонхо ставит на стол кружку кофе, наклоняется чуть ниже, и одна капля с его мокрой челки капает точно на древнюю бумагу, заставляя Мингю чуть ли не взвизгнуть. – Да забей, ты все равно уже все переписал.

– А вдруг там еще что-то есть? И эта надпись проявляется только под светом полной луны после того, как ты сожрешь перо из жопы полярной совы и три раза раком пройдешь вокруг столетнего дуба?

– О господи, – откровенно ржет Чонхо, – не драматизируй. Получилось что-нибудь? И вообще, почему ты меня сразу не разбудил?

– Тебе надо было выспаться перед универом, – неразборчиво бубнит Мингю, начесывая красные щеки.

– А тебе нет?

– А мне нет.

Чонхо закатывает глаза, и весь его вид буквально кричит неодобрительное «Препираться с тобой – себе дороже».

– Ну, получилось что-нибудь?

Мингю мычит, в сотый раз переписывая последнее предложение. Херня, все херня. Этот короткий текст просто не имеет смысла, сколько бы раз он его ни переписывал. Надо было просто попросить Сонёля найти в кампусе какого-нибудь филолога.

«Смысл есть у всего, что происходит».

Быть может, не нужно раз за разом по-новому переводить эти предложения в надежде сделать их прозрачными, а попытаться найти скрытый смысл в том, что он уже имеет сейчас перед собой на листе?

– Это все, на что меня хватило. – Мингю протягивает раскрытую тетрадь Чонхо, и тот быстро пробегается взглядом по строчкам. А потом еще раз, но уже медленнее.

– Это… – Он чешет подбородок костяшкой указательного пальца. – Ты понимаешь, что это значит?

– Нет, – Мингю качает головой, – но придется понять.

Вопрос «Зачем?» так и висит в воздухе дамокловым мечом, никем не озвученный, потому что у них разные «зачем», и оба это понимают. Но убеждаться в этом наверняка совсем не хочется.

«Вспомни первый вздох и самый темный час, позволь отражению стать тобой.

Следуй за светом маяка, и он выведет тебя из тьмы.

Береги время, и оно повернется вспять».

7

Мингю лениво игнорирует болтающего без умолку Сонёля, из которого слова вылетают будто чертова пулеметная очередь. Он продолжает трещать громким шепотом даже на паре, заковыристо пытаясь выявить причинно-следственные связи, а сам Мингю каменным изваянием сидит над выдранным с утра из блокнота листком бумаги, на котором написал окончательный перевод записки, найденной в зеркале. Окончательный, ну да. Громко сказано, ибо Мингю до сих пор уверен, что откровенно дал маху, хотя все равно отказывается от предложения Сонёля «найти кого-нибудь в кампусе». Если он решил оставить все как есть, значит, так тому и быть.

– То есть, ты прикинь, это же получается, что ты не просто из другого мира, а с другой планеты!

– Мультивселенные, да-да, – устало кивает Мингю, смачно затягиваясь и чуть не приземляясь на задницу. Слишком стар он на кортанах сидеть, колени уже не те.

– Знаешь, что во мне вызывает самое сильное благоговение? – шепотом спрашивает Сонёль, чуть приближая к нему лицо, будто собираясь поведать великую тайну. – Ты не только сквозь миры путешествуешь, но еще и время.

– А? – Пепел падает прямо на выглядывающее из разреза джинсов колено.

– Многие звезды, свет которых мы видим сейчас, уже давно умерли, – пожимают плечами ему в ответ, – и этому свету потребовались миллионы лет, чтобы достигнуть нас. И если твой мир настолько далеко, насколько я думаю…

– Минутку, блядь, что? – Мингю аж весь группируется. – Сонёль, ну побойся бога, зачем ты начал? Мне как спать теперь?

– Никак, – улыбается тот, – да и у тебя есть занятия поинтереснее, я уверен. – И получает подзатыльник.

– Лучше бы помог мне понять, что я за хрень тут напереводил!

Сонёль не помогает – он вообще сегодня какой-то дикий и чуть ли не на студентов бросается (в хорошем смысле, конечно же), – но зато помогает Тэён, который вдруг делает несвойственное ему глубокомысленное лицо и выдает совсем не глубокомысленное: «Первый вздох – это типа когда ты из