Тэёна, которого не видел уже почти месяц. Взгляд тяжелый, в волосы зарывается и ниже стекает. Взгляд говорит: «Услышь меня хоть сейчас». Мингю слышит. Он слышит и думает, что многое бы отдал за то, чтобы снова просто постоять с Тэёном рядом, выкурив сигарету-другую.

Тэён – дурак. Тэён не моет руки после жирной пиццы, постоянно обнимает Мингю, хотя тот терпеть этого не может, курит противные крепкие сигареты и ругает горький американо, кидая в него после этого несколько кубиков сахара. Тэён – дурак, но всегда видел то, что Мингю пытался спрятать за самыми надежными барьерами, которыми можно было останавливать внутреннее кровотечение. И Мингю знает, что ему бы даже рассказывать ничего не пришлось, потому что его бы поняли сразу, молча, без единого слова – после первого же тяжелого выдоха вперемешку с сигаретным дымом.

Мингю продолжает думать о Тэёне, когда все-таки выходит из ванной. Потому что понимает, что может его больше никогда не увидеть. Понимает, но думает вдруг, что это… нормально. И Тэён бы принял это. Сказал бы, что «ты дурак», конечно, но принял. Не принял бы он только то, что Мингю решил просто-

отпустить.

То, что с ним происходит, – просто отпустить. Потому что Мингю все равно. Ему плевать, чем все это закончится для него. Он хочет лишь «Я рядом» до тех пор, пока не захлебнется.

На рюкзаке Чонхо сзади в несколько оборотов повязана темно-фиолетовая лента. Он улыбается, застегивая широкую кофту, приглаживает растрепанные волосы Мингю.

«Береги время».

Мингю хочет беречь. Но больше всего – Чонхо.

6

– Да.

– Нет.

– Да!

– Нет!

– Да угомонитесь оба, – не выдерживает Сонёль, плюхаясь задницей прямо на траву. – Надоело вас слушать уже.

Мингю усмехается и чиркает зажигалкой. Не то чтобы его так уж раздражал тот факт, что Юбин с Тэёном не прекращали спорить все утро, но сейчас уж очень хотелось просто посидеть в комфортной тишине и спокойно покурить. Перерывы между парами вообще-то для того и предназначены.

– Но разве ты сам так не считаешь? – возмущается Тэён. – Мы должны вернуться в библиотеку и попробовать найти что-то еще.

– Мы там все перерыли вверх дном. Если и нужно искать, то уже в другом месте, – фыркает Юбин.

– Соглашусь, – кивает Сонёль.

– Мы вполне могли что-то упустить. И ты знаешь, что я лучший в поиске нужной информации, – тычет в него пальцем Тэён, а потом подходит ближе и бесстыже крадет сигарету из приоткрытой пачки.

– Знаю, что лучший. Но после меня, – улыбаются ему в ответ.

– А ты что думаешь? – Юбину тоже надоедает стоять; он садится рядом с Мингю и смотрит на него в упор, заставляя растеряться от неожиданности.

– Я… Не знаю. – Он пожимает плечами и медленно выдыхает дым, надеясь, что за ним скроется его лицо, не давая разглядеть смену эмоций.

Мингю понимает, что сейчас – именно сейчас – ему нужно быть предельно откровенным с этими людьми, но он все равно не может. Не может просто швырнуть бычок куда-то себе за спину и с невозмутимым лицом заявить, что не так уж его и заботит его собственное возвращение восвояси. Что сейчас важнее выяснить, как вернуть Мина в его мир. А сам Мингю… Он справится. Всегда справлялся же.

Возможно ли нахождение двух (почти) одинаковых людей в одном мире? Есть ли вообще способ понять принцип работы зеркала? Все, что Мингю знает сейчас, – то, что зеркал, оказывается, два. И что их создатель владел латынью. И чувство такое, что, как ни бейся, истины не раскрыть, штудируя книги, интернет, чужие воспоминания. Сути не познать, если гоняешься за нею, будто голодный волк. Но сказать это вслух не хватает духу.

– Мне кажется, у нас достаточно зацепок. – Сонёль тушит сигарету о землю, покрутив бычок пару раз туда-сюда. – Я подумаю, что можно сделать.

– Спасибо, – вырывается у Мингю прежде, чем он осознает, насколько на самом деле благодарен. – И вам, – он смотрит на Юбина с Тэёном по очереди, – тоже спасибо.

– Ого, – удивляется Юбин, – даже не думал, что будет настолько приятно от тебя это услышать.

А Мингю ловит ускользающую мысль, что за следующие несколько дней он скажет это еще не раз.

Чонхо громко чихает, заставляя его подпрыгнуть от неожиданности. Немного пепла падает на пол балкона, и Мингю недовольно морщится на смазанную серую кляксу внизу. Дождь сегодня идет с перерывами, но метко, стеной ливня, под который они попадают на пути к метро. Кафель на балконе сырой, потому что кто-то так и не научился закрывать за собой окно.

– Я точно не усну сегодня, – говорит Чонхо, шмыгая носом.

– А тебе никто и не даст спать, – усмехается Мингю, а следом спохватывается: – В смысле, я думаю, что сегодня ночью получится связаться… Ну, с нашими. Вот.

– Вот. – Повторяют за ним и начинают смеяться, а у Мингю пазл за пазлом внутри дохнет что-то. Или наоборот – оживает. Так сразу и не понять.

Он не сможет теперь. Без Чонхо – не сможет. Он как источник вечной жизни, который он (не) искал много лет. Он будто свет далекой звезды, что действительно – маяк.

(Если во Вселенной и есть маяки, то Чонхо точно один из них.)

– Поедешь со мной в Пусан в эти выходные?

Мингю отвечает на взгляд напротив и думает, что нет никакого смысла спрашивать. Не то чтобы у него нет выбора. Дело, скорее, в том, что он поедет с этим человеком куда угодно. Он ради него вот аж в другом мире оказался. Эта мысль выбивает почти докуренную сигарету из пальцев, и та, подхваченная сильным ветром, летит с балкона по рваной траектории, словно подстреленная птица.

– Поеду. Ты же знаешь, что поеду. – Мингю смотрит вниз, надеясь, что окурок не прилетел кому-нибудь на голову, и достает из пачки новую сигарету. – Я так-то сам и предложил, потому что… Ну, я говорил.

– Если бы не ты, – Чонхо забирает у него сигарету после первой затяжки и подносит к своим губам, – я бы никогда не решился на это. Более того – даже бы не задумался. Поэтому… Не знаю. – Он затягивается и странно усмехается; будто рад и расстроен одновременно. – Кажется, я уже говорил, но скажу еще раз. – Мингю смотрят в глаза предельно честно и искренне. – Я рад, что ты здесь. Спасибо. Спасибо, что ты тут.

Мингю сказать что-нибудь в ответ хочется больше, чем сделать. И хочется настолько, что от слов, которые давно обрели жизнь в сердце, больно становится, их невозможно внутри держать. Их хочется на перья солнцем выплеснуть