Плечи жгут чужие пальцы, которые давят слишком сильно, но Мингю не против. Он рвется вперед, шарит руками везде, где может дотянуться, и глотает такое нужное «Не отпущу» снова и снова. Брыкается, как дурак, лишь бы ближе оказаться.

Он скользит пальцами по чужим плечам, чувствует, как напрягаются мышцы под его руками, а сам – расслабляется. Падает в неизвестность, обхватив ладонями шею Чонхо, и забывает думать. Думать о том, что так – не очень, что так – неправильно, что так – рано. Мингю плевать. Ему всю его жизнь на все вокруг плевать, но сейчас не плевать на Чонхо, который рядом настолько, что еще миллиметр – и будет лишь один человек.

«Перестань, – сбивчиво говорят ему в ухо, когда он пытается оттолкнуть чисто на инстинктах, – прекрати». И Мингю перестает. Раз и навсегда. И от осознания, что вся его душа находится в руках напротив, хуярит настолько, что он почти начинает выть, вовремя затыкая рот ребром ладони.

«Я тебя…» – слышит Мингю на выдохе, но не может разобрать последнее, потому что в голове шумит, как в самый страшный шторм. Он знает, что дальше, и хочет кричать то же самое в ответ. Господи, так хочет, но боится еще больше. Поэтому обнимает крепко, до хруста фарфоровой души, на которой раны-трещины затягиваются. И ему отвечают так, словно понимают, так, будто понимали всегда, и Мингю просто не хватает. Стремительно краснеющие следы от чужих пальцев становятся крыльями, которых у него никогда не было.

– Ты никуда не уйдешь.

– Не уйду, – со злостью отвечает Мингю. Хочет крикнуть следом «пока могу», но он молчит и дерет ногтями чужую шею сзади, где кожа слишком чистая, чтобы показывать ее другим.

Это похоже на то, как было в прошлый раз. Потому что у Чонхо попросту сшибает мозги. Сшибает, но он все равно бормочет не к месту что-то, что Мингю настырно игнорирует и продолжает сжимать объятия, не пытаясь даже сдерживать голос, который как неуправляемый хочет вырваться наружу и жить отдельно. Мингю хочется тоже.

Ему больно. Ему всегда было больно. Раньше, сейчас, потом. Чонхо знает, потому что сжимает до того сладко, что под ребрами дохнет последний противник из тех, с которыми он сражался все это время. Им всем давно пора было захлебнуться бессмысленным воздухом, на который они не имеют права.

– Подожди, – просит Мингю, откровенно теряясь в пространстве, но до конца не может, потому что:

– Я без тебя не могу.

Он рассыпается. Его больше не существует. И от чувств этих хочется похоронить себя на берегу высохшей реки. Она заберет эти чувства себе и станет источником вечной жизни. Прямо как он сейчас.

«Я без тебя не могу».

Будильник подбрасывает его с кровати. Мингю скатывается куда-то вниз в полудреме, ударяясь по пути лбом о тумбочку, а затем понимает: время.

– Чонхо, – он начинает дергать одеяло, – просыпайся.

Тот не реагирует – продолжает лежать, засунув голову под подушку (что за странная привычка такая?), – и Мингю с размаху шлепает его по спине, после наслаждаясь чужим громким «Ай бля».

– Зато не задохнулся. – Он натягивает на себя штаны с максимально возможной скоростью (получается не очень, честно говоря).

Капли дождя отсчитывают оставшиеся минуты по стеклу. Раскрытая дверь на балкон пару раз дергается от порыва ветра, и Мингю ежится, когда по его ногам пробегает поток холодного воздуха. Теперь он чувствует, что наступила осень.

Из зеркала на него смотрит пока что только его взлохмаченная физиономия; под глазами виднеются отчетливые серые круги, и что-то подсказывает, что дело вовсе не в недосыпе. Мингю чуть наклоняется вперед, в потемках разглядывая покрасневшие белки глаз, бегло думая о том, что выглядит он сейчас очень и очень непривлекательно, но Чонхо рядом сидит и улыбается, глядя на него. Сам он такой же – с беспорядком на голове, немного поплывшим после недолгого сна взглядом и привычным следом от подушки на щеке. И так – хорошо, тепло.

(Какой была бы их жизнь, будь у них впереди вечность?)

– Блин, телефон. Где телефон? – Мингю поражается своей рассеянности.

Не успевает ничего напечатать толком прежде, чем глаза слепит от неожиданности. Он быстро-быстро моргает и понимает, что свет идет от зеркала – в той комнате горят верхние лампы. И первое, что он видит, когда глаза привыкают к непредвиденной яркости, – осунувшееся лицо Мина точно напротив его собственного. Мингю смотрит на впалые щеки, бледные губы, торчащие из ворота футболки ключицы – весь вид Мина кричит о физическом недомогании, однако глаза-

глаза горят.

Он переводит взгляд на Тэёна и коротко улыбается ему, получая в ответ такую же слабую улыбку. В воздухе висит какая-то недосказанность. Она пропитала собою поверхность зеркала, что разделяет сейчас их миры. Мингю опускает голову и стирает все, что успел написать в телефоне, печатая взамен лишь одну короткую фразу, после разворачивая телефон к Мину.

«Ты тоже?»

И они оба понимают, к чему именно относится этот вопрос, потому Мингю в ответ кивают два раза.

Он хрипло смеется и наклоняет голову вбок, к плечу, когда на него ложится ладонь Чонхо, несильно сжимая. Чонхо не спрашивает. Молчит. Разве что с Тэёном взглядами дерется зачем-то.

«Кое-кто хочет увидеть тебя», – пишет Мин, терзая зубами нижнюю губу. Тэён отнимает телефон и приписывает снизу короткое: «Прости». А Мингю чувствует приближение глобального пиздеца, потому что он уже давно не видел Тэёна настолько виноватым – лицо такое, словно он прямо сейчас готов просунуть голову под гильотину и сам обрубить веревку, которая держит лезвие.

Из-за угла выглядывает кто-то, перекрывая головой лампу верхнего света с ракурса Мингю, а через секунду он закрывает рот ладонью с тихим «блядь». Мелкий Чонхо, как гребаный сайгак, в один прыжок приближается к зеркалу, отпихивая в сторону Тэёна, и замирает. Таращится своими большими глазами на Мингю, а тот видит, что в них стоят слезы. Он трет ладонью лицо, по сто раз за секунду повторяя про себя: «Пиздец, пиздец», и все же смотрит в ответ, несмело улыбаясь. Мелкий морщит нос, всем видом показывая, что получилось у него хреново.

– Какого черта вы втянули его в это? – орет Мингю в зеркало, даже не заботясь тем, чтобы написать это в телефоне. Но его все равно понимают, потому что Чонхо отбирает смартфон у Тэёна и быстро печатает:

«Хён, я же не дурак. Они здесь ни при чем».

– Ну да, конечно, – ворчит Мингю и все же