Юбин на фоне начинает сопеть и отчитывать его, приговаривая, что «Можно было сказать, что родился!», а Мингю совсем-совсем не слушает их пререкания, потому что у него в голове начинают скрипеть давно ржавые винтики, запуская мыслительные процессы, которые в последнее время даже не заходили на чай.

Чонхо в его глубоких раздумьях участия совсем не принимает, даже больше – мешает только. Светит своими большими глазами и взгляда не сводит всю дорогу в метро. Они сидят друг напротив друга, так как свободных мест рядом не оказалось, и взгляд Мингю путешествует по кругу, раз за разом неизменно останавливаясь на Чонхо, который будто и не моргает даже. А у Мингю мысли друг в друга врезаются, и приходится начинать все сначала.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал ему, что однажды в его жизни появится человек, который будет смотреть на него вот так, Мингю бы не поверил. Он бы не поверил и в то, что на него будут смотреть так после всего, что между ними произошло. Что так будут смотреть на него. Все сказки для Мингю умерли еще в глубоком детстве, счастливых страниц книги его жизни – считаные единицы.

Но кажется, словно он открыл новую книгу.

(Кто-то открыл ее для него.)

– Собирайся, – бросает Чонхо, едва они заходят в квартиру, – у нас есть где-то час. Я пока Куки выгуляю.

– Что? – Мингю замирает с наполовину снятым правым кедом. Мятным. Кажется, теперь это уже его конверсы. Так странно.

– Пусан, – напоминают ему, – или ты уже забыл?

– Боже. – Он тихо стонет, ведь правда – забыл.

– Как я и думал, – усмехается Чонхо, – поэтому давай откладывай свои бумажки и доставай рюкзак. Вернемся в понедельник утром – и сразу на пары.

– Боже, – во второй раз повторяет Мингю, но уже с другим оттенком в голосе, потому что в очередной раз осознает все то, что до него доходило не одну неделю.

Доставай рюкзак (из нашего шкафа). Вернемся (вместе). И сразу на пары (в наш университет).

Он наблюдает за тем, как Чонхо надевает на Куки поводок, как он покидает квартиру, тихо прикрывая за собой дверь. Стоит так минуты две, прислушиваясь к чему-то теплому и очень-очень светлому, что стремительно заполняет каждый уголок души. Даже самый темный. Вытесняет черное, расстилаясь взамен ослепительно белым.

И так хочется забыть обо всем, перестать пытаться найти ответы, терзаться. И просто жить, как сказал Юбин. Почему Мингю решил, что не имеет на это права?

В комнате Мина он находит пустую банку из-под пива, которую оставил после себя Сонёль. Она стоит на полу возле стола, оставаясь незамеченной целых два дня. Он долго разглядывает ее, глубоко дыша в попытках уловить запах лимона, который так ярко выделялся в аромате одеколона, которым пользовался Сонёль, но чувствует только миндаль. В этой квартире все пахнет так. Даже эта комната теперь. И сам Мингю.

Он смотрит на стену с висящими на ней фотографиями, цепляется взглядом за пустующую шляпку гвоздя. Достает из заднего кармана сложенную вчетверо бумажку с переводом.

Вспомни первый вздох и самый темный час, позволь отражению стать тобой.

Первый вздох. Может ли здесь и правда говориться о моменте твоего рождения, как и предположил Тэён? Но в чем тогда смысл и к чему это в принципе? Мингю резко вскидывает голову, снова упираясь взглядом в стену. А потом подскакивает к письменному столу, рывком открывая нижний ящик, из которого сразу валятся рисунки. Мингю копошится в них, пока не находит несколько – в самом низу стопки. На них фигура Тэёна изображена далеко-далеко. И идет нарисованный дождь. Самый темный час.

Первая строчка – это не объяснение происходящего. Это условия, при которых происходит обмен. Мингю родился ночью. Он не помнит точное время, но теперь почти уверен, что в его медицинской карте значится «1:13». И дождь. Чертов дождь, который шел в тот самый день.

(Рождение и смерть души одновременно. Как иронично.)

Тот день, когда после разговора с Юбин, которая всеми силами пыталась донести до него, что гребаный мир все еще на месте, он пошел на крышу больницы. И стоял там около часа. Мингю помнит, как из густых туч над головой повалил ливень, топя бетон в лужах. Как насквозь промокла его одежда, а сам он – забрался на парапет, покачиваясь из стороны в сторону от выпитых трех бутылок соджу. Помнит, как задрал голову и таращился на гудроновое небо, плюющее ему прямо в лицо. Как занес ногу, Мингю помнит тоже. И как его схватили сзади, рывком стаскивая с парапета.

– Ты долбаный кретин! – орал Тэён. – Еще раз выкинешь нечто подобное, и я тебе ноги переломаю!

Это был первый раз, когда Мингю увидел Тэёна в ярости. Первый и не последний. Их потом много было. И в каждый такой раз – Мингю знает – в Тэёне что-то ломалось. С хрустом и треском, до слез из глаз. Но Тэён продолжал быть рядом, продолжал пытаться быть для него опорой и тем самым человеком, что всегда будет – где угодно и что бы ни случилось.

И в итоге он остался со сломанным пальцем и гипсом на месяц.

Мингю трет глаза, когда понимает, что их жжет. Жжет так сильно, будто глазные яблоки собрались сгореть в огне прямо сейчас. В уголках глаз собираются слезы, но он не успевает их вытереть, потому что к горлу подкатывает приступ кашля, и его рука мгновенно перемещается ко рту, не давая хрипу вырваться наружу. Першение усиливается, и Мингю все-таки кашляет. И запускает цепную реакцию. Кашель становится похожим не на борьбу с самим собой, а на попытку вздохнуть хоть раз, потому что распирает так, словно в легких ни грамма кислорода не осталось.

Мингю садится на корточки и яростно кашляет, не позволяя себе отстранить руку с натянутым рукавом рубашки. Горло жжет, грудь жжет еще сильнее, и это такая пытка – пытаться выкашлять из себя жизнь, которая в тебе, оказывается, есть.

Приступ сходит на нет так же резко, как и начался, и спустя несколько долгих секунд Мингю смотрит на рукав рубашки, который заляпан кровью. Прикрывает глаза на секунду, а затем аккуратно складывает рисунки, после задвигая ящик обратно. И идет в ванную застирывать рубашку.

– Ты не собрал вещи? – Чонхо заглядывает в ванную, а Мингю застывает, как белка в парке, которой показали орешек, но подбегать слишком страшно.

– Я, мм, я сейчас. – Он выжимает рубашку, встряхивает пару раз и хочет выйти из ванной, но Чонхо делает это первым с тяжелым вздохом.

А потом собирает вещи Мингю сам. Не то