В душе он выругался теми словами, что нормальные люди никогда не произносят вслух. Не на Элику, конечно же нет: гонорт, а ведет себя как сопливый мальчишка и ничего поделать с собой не может.

Девушка ждала его у навеса рядом с колодцем.

— Здравствуй… Дариус, — первой сказала она, когда он к ней приблизился.

— Здравствуй, Элика, — ответил Дариус, чувствуя, что все приготовленные по дороге слова куда-то бесследно исчезли.

Показавшийся из-за туч месяц заливал все призрачным серебристым светом, и Элика в его сиянии выглядела так, что у него перехватило дыхание. Нет, такие девушки ему еще никогда не встречались.

«Светло, хоть бусы на нитку нанизывай», — не к месту вспомнил он выражение матушки Грейсиль.

— Мне Ториан все уши прожужжал: Дариус с тобой поговорить хочет, Дариус с тобой поговорить хочет, — с улыбкой продолжила Элика. — Вот, любопытно стало: о чем же с такой простой девушкой, как я, целый гонорт говорить будет? Да еще, по словам Тора, и вправду герой настоящий.

«И когда это он успел?» — подумал Дариус, лихорадочно подбирая слова в ответ.

— Ну разве только о своем воине, что у нас в доме лечится. — И Элика притворно вздохнула.

— Нет, Элика, — прорвало, наконец, Дариуса, и слова понеслись одно за другим. — Я действительно очень хотел тебя увидеть. Знаешь, мне уже много где пришлось побывать…

Тут он запнулся, но затем продолжил, как прыгнул в холодную воду:

— …но такой девушки, как ты, я еще никогда не встречал.

— Какой это — такой? — Элика взглянула на него, как смотрели до этого сотни других девушек, но никогда Дариуса их взгляды так сильно не волновали.

— Такой красивой, такой необыкновенной, такой самой-самой…

Сейчас он даже не задумывался над тем, что говорит, слова сами слетали с его губ.

— Ты, наверное, это много раз другим говорил. — Дариус едва расслышал, что ответила ему Элика.

«Много? Наверное, много. Возможно, даже очень много. Но никогда прежде я сам не верил в то, что говорил», — подумал Дариус, осторожно беря ее за руку.

Ладонь у Элики оказалась теплой и какой-то уютной, а когда их руки соприкоснулись, они оба вздрогнули.

— Знаешь, Элика, мне столько хочется тебе сказать. Я ведь с того самого мгновения, когда увидел тебя в первый раз, только о тебе и думаю. Где у вас тут парни со своими девушками гуляют? — неожиданно для себя добавил он.

Элика тихо рассмеялась:

— Нет, ты действительно герой, Дариус. И Ториан мне об этом успел рассказать, да и сама я сразу догадалась. Это когда я успела твоей девушкой стать? А если у меня уже есть парень?

Почему-то сейчас, когда она была так близко и когда он держал Элику за руку, ее слова Дариуса нисколько не смутили.

— Был парень, теперь уже только был. Потому что я тебя никому не отдам.

Элика промолчала, осторожно высвободив свою ладонь из руки Дариуса.

И он совсем уже готов был услышать: «А ты меня-то саму спросил?» — когда она сказала совсем другое:

— Нет у меня никакого парня. А у тебя там, где ты живешь, есть девушка?

«Теперь уже нет, да и была ли? — подумал Дариус. — Наверное, все же нет».

Гулять по Лоринту было абсолютно негде, не за частокол же в самом-то деле, ночью выходить, и потому они сидели на ошкуренном, давно высохшем бревне, которое и годилось теперь только на дрова, и разговаривали.

Разговаривали обо всем, что приходило в голову. Почему-то и Дариусу, и Элике казалось, что знакомы они очень давно, затем на какое-то время им пришлось расстаться, и теперь, при встрече, им было нужно многое сказать друг другу. Дариус снова держал Элику за руку, и она уже не делала попыток ее освободить. И даже когда он осторожно обнял ее за плечи, девушка лишь придвинулась к нему поближе.

Элика слушала рассказ о тех местах, где ему приходилось бывать, а Дариус каждый раз сбивался с мысли, когда смотрел на ее такие манящие губы, но поцеловать все же так и не решался.

Волшебство закончилось, когда Элика спросила:

— Дариус, а когда вы уходите из Лоринта?

Когда он ответил: «Через два дня», — оба надолго замолчали.

К тому времени небо затянуло облаками, подул холодный ветер, принеся с собой сырость близкого дождя, да и сам дождь не заставил себя долго ждать. Элика зябко повела плечами, а у Дариуса не было на себе ничего, что можно скинуть с себя и прикрыть девушку.

— Мне пора домой, Дариус, — тихо сказала, почти прошептала Элика. — Да и дождь сейчас разойдется.

Дорван лишь печально вздохнул, соглашаясь.

Возле самого порога дома Дариус спросил, взяв ее пальцы в свои ладони:

— Элика, мы завтра встретимся?

— Зачем? Чтобы через день расстаться навсегда? — ответила девушка и попыталась освободиться.

Дорван мягко, но решительно удержал ее руку в своей:

— Знаешь, ты мне, наверное, не поверишь, но я не хочу с тобой расставаться, не хочу — и все. Я понимаю, что нам придется уйти из Лоринта, но все равно не хочу, совсем не хочу.

Элика подошла к двери и уже взялась за ее ручку, затем вернулась, приподнялась на носках и поцеловала Дариуса в щеку. После чего ловко увернулась от его рук и исчезла в доме.

Дариус еще долго стоял, прижав ладонь к щеке, словно боясь того, что он уберет руку и поцелуй исчезнет. Потом пошел по улице, вспоминая подробности встречи с Эликой и жалея о том, как много ему хотелось ей сказать и как мало получилось.

Дождь уже разошелся не на шутку, заставив его ускорить шаг до быстрого, а затем и вовсе побежать.

На полпути к отведенному ему и его людям дому Дариуса догнал Ториан. Хохотнув, друг пожаловался, что у сеновала крыша здорово протекает, хотя дело к самому сенокосу, и потому им с Миаллой пришлось расстаться значительно раньше, чем они на то рассчитывали.

Едва они успели растянуться на лежанках, как за окном стих шум дождя. Ториан ругнулся злым шепотком, а Дариус тяжело вздохнул: и стоило ли дождю начинаться вообще?

Проснувшийся Галуг невинно поинтересовался: чего это Ториан такой злой пришел? Уж не из-за того ли, что нужных волос не успел насобирать?

Тор пообещал утром оторвать ему уже не руку, а язык. Причем удачно так совпало, заявил он, что лекарю Солу требуется человеческий язык для снадобья, чтобы поскорее поднять Тацира на ноги. И таким образом он, Ториан, сразу два добрых дела сделает.

Невидимый в темноте Бист, как оказалось, тоже не спавший, серьезным голосом подтвердил, что о снадобье из человеческого языка он знает.

— На моей родине, — с легкой грустью сказал он, а Бист всегда говорил с грустью, когда вспоминал о родине, все уже давно это заметили, — перед казнью всегда вырывают язык, потому что у трупа он теряет все свои лечебные свойства.