– А потом? – спросил Пуаро.

– Возможно, об этом вы тоже слышали. Из показаний экспертовпо почерку стало ясно, что кодицил поддельный. Он лишь слегка напоминал почеркзавещательницы. Миссис Ллуэллин-Смайт не любила пишущую машинку и частодиктовала Ольге Семеновой свои личные письма, прося по возможности копироватьее почерк, а иногда даже ставить за нее подпись. У Ольги было достаточновремени для практики. Очевидно, когда миссис Ллуэллин-Смайт скончалась, девушкарешила, что достаточно напрактиковалась для подделки кодицила. Но с экспертамитакие вещи не срабатывают.

– И был начат процесс с целью опротестовать завещание?

– Да, но с обычными юридическими проволочками, в течениекоторых молодая леди потеряла присутствие духа и, как вы упомянули ранее,исчезла.

Когда Эркюль Пуаро откланялся и удалился, Джереми Фуллертонснова сел за стол и стал негромко барабанить по нему кончиками пальцев. Взглядего был отсутствующим, – казалось, мысли адвоката блуждают где-то далеко.

Он взял лежащий перед ним документ и посмотрел на него, ноникак не мог сосредоточиться. Зазвонил внутренний телефон, и Фуллертон поднялтрубку:

– Да, мисс Майлс?

– Здесь мистер Холден, сэр.

– Ему следовало прийти на сорок пять минут раньше. Онобъяснил причину опоздания?… Да-да, понимаю. Тот же предлог, что и в прошлыйраз. Скажите ему, что я был занят с другим клиентом и теперь у меня не осталосьвремени. Назначьте ему время на следующей неделе, ладно? Так больше не можетпродолжаться.

– Да, мистер Фуллертон.

Адвокат положил трубку и снова устремил задумчивый взгляд надокумент, который все еще не мог прочитать. Его ум был поглощен событиямипрошлого. С тех пор миновало уже почти два года, но сегодня утром странныйчеловечек в лакированных туфлях и с большими усами напомнил ему об этом своимивопросами.

Фуллертон воскрешал в памяти разговор, происшедший околодвух лет назад…

Он снова видел сидящую напротив него невысокую коренастуюфигуру девушки со смуглой кожей, темно-красными губами, тяжелыми скулами иголубыми глазами, поблескивающими из-под нависающих бровей. Страстное, полноежизненной энергии лицо принадлежало женщине, которая знала, что такоестрадание, но так и не научилась с ним мириться. Такая женщина будетпротестовать и бороться до самого конца. Интересно, где она теперь? Помог ли ейкто-нибудь устроить свою жизнь?

Очевидно, она снова вернулась в какое-то охваченноебеспорядками место в Центральной Европе, откуда была родом, так как иной образдействий грозил ей потерей свободы.

Джереми Фуллертон твердо верил в закон. Он презирал многихтеперешних судей, выносящих чрезмерно мягкие приговоры. Студенты, ворующиекниги, молодые замужние женщины, обчищающие супермаркеты, девушки, крадущиеденьги у своих боссов, мальчишки, взламывающие телефоны-автоматы, – никто изних не нуждался по-настоящему, никто не испытывал отчаяния. Все они были простоизбалованы и не сомневались, что могут взять то, что не в состоянии купить.Однако, несмотря на убежденность в необходимости справедливых наказаний, мистерФуллертон был не чужд состраданию. Он мог испытывать к людям жалость и жалелОльгу Семенову, хотя на него абсолютно не действовали аргументы, выдвигаемые еюв свою защиту.

– Я пришла к вам за помощью. В прошлом году вы были такдобры ко мне, помогли с документами, нужными, чтобы задержаться в Англии еще нагод. Мне сказали: «Если не хотите, можете не отвечать на вопросы. Вас можетпредставлять адвокат». Поэтому я пришла к вам.

– Пример, приведенный вами, не подходит к теперешнимобстоятельствам. – Мистер Фуллертон произнес это холодно и сухо, скрываячувство жалости. – В данном случае я не могу оказывать вам юридическую помощь.Я уже представляю семью Дрейк. Как вам известно, я был адвокатом миссисЛлуэллин-Смайт.

– Но она умерла, и ей больше не нужен адвокат.

– Она любила вас, – сказал мистер Фуллертон.

– Да, любила! Поэтому она и хотела оставить мне свои деньги!

– Все деньги?

– Почему бы и нет? Она не любила своих родственников.

– Вы не правы. Она очень любила племянника и племянницу.

– Может быть, миссис Ллуэллин-Смайт любила мистера Дрейка,но только не миссис Дрейк. Она ее утомляла – во все вмешивалась, не позволяладелать то, что ей хотелось, есть пищу, которая ей нравилась.

– Миссис Дрейк очень добросовестная женщина – она пыталасьубедить свою тетю выполнять предписания врача относительно диеты инедопустимости переутомления.

– Люди не всегда хотят делать то, что говорит врач. Они нехотят, чтобы родственники не давали им покоя. Миссис Ллуэллин-Смайт была богата– она могла делать то, что хотела! И со своими деньгами могла поступатьпо-своему! У мистера и миссис Дрейк и так достаточно денег, прекрасный дом,полно красивой одежды и две машины. Почему они должны иметь еще больше?

– Они единственные родственники миссис Ллуэллин-Смайт.

– Она хотела передать мне свои деньги! Она жалела меня –знала, через что я прошла, как моего отца забрала полиция и мы с мамой большеникогда его не видели, как потом умерла мама и вся моя семья! Вы не знаете, чтотакое жить в полицейском государстве! Вы сами на стороне полиции, а не на моей!

– Да, – подтвердил мистер Фуллертон, – я не на вашейстороне. Мне очень жаль вас, но в теперешних неприятностях вы виноваты сами.

– Неправда! Я ничего плохого не сделала! Я была добра к ней,давала есть то, что ей не разрешали, – конфеты и сливочное масло; растительноеона терпеть не могла.

– Дело не в масле, – сказал мистер Фуллертон.

– Я ухаживала за ней, и она хотела меня отблагодарить. Когдамиссис Ллуэллин-Смайт умерла, я узнала, что она оставила подписанную бумагу,где завещала мне все свои деньги, а потом явились Дрейки и заявили, что я недолжна их получить. Они говорили, что я дурно влияла на их тетю и даже что ясама написала это завещание. Это чепуха. Его написала миссис Ллуэллин-Смайт.Она отослала меня из комнаты и позвала уборщицу и садовника Джима – сказала,что бумагу должны подписать они, а не я, потому что я получаю все деньги. Ну ипочему я не должна их брать? Почему мне не может повезти раз в жизни? Этоказалось чудом! Я строила такие планы, узнав об этом.

– Не сомневаюсь.

– Почему я не могла радоваться? Я хочу быть богатой исчастливой, иметь все, что мне нравится. Она сама написала завещание – никто неможет сказать, что это сделала я!