делаешь неправильно!», «как ты себя ведешь?» действительно нередко обращены к детям, которые в принципе часто не признаются субъектами ни на этическом, ни на юридическом уровне. «Сын маминой подруги» всегда лучше тебя конкретного. Однако эти же установки определяют правила игры и в мире взрослых: кто на вершине пищевой цепочки (читай: лучше приспособлен к жизни в определенных условиях), тот прав и раздает всюду и всем, часто без соответствующего запроса, свои оценки и наставления. На этом фоне даже у вполне самодостаточных людей могут появляться ощущения, озвученные одним из персонажей популярного в 2010-е годы российского фильма «День радио»: «Мне сорок лет, чем я занимаюсь? Маккартни в моем возрасте уже „Yesterday“ написал. Гагарин в космос полетел…»

Диагноз, который ставят психологи примерно всем нам, неутешителен. Когда преуменьшение заслуг, достоинств и переживаний оказывается нормой взросления, обесценивание становится привычной практикой, оно направляется на самого субъекта действия и превращает всех окружающих в объекты деструктивного уничижения. И оно распространяется на любые отношения и жизненные ситуации.

Анастасия Данилова, коуч и эксперт по развитию персонала, пишет: «50 % людей, каждый второй из нас, в определенный момент теряет свою уверенность и начинает сомневаться в своих результатах и карьере» [139]. Например: «Я не достигла выдающихся результатов – не могу назвать себя успешной», «Я лучше помолчу, ведь мое мнение никого не интересует!», «За что я буду брать деньги у других людей?» Такие «негативные мысли», по заверениям Даниловой, – «это нормально». Вероятно, потому что они указывают на наличие тех самых типичных запретов, формирующих узнаваемые жизненные сценарии. Однако нужно уметь «отделить себя от негативных мыслей» – например, путем конструктивных бесед с собой, фокусировки на хорошем. Воспроизводство логики обесценивания, по мнению Даниловой, часто приводит к принятию ложных решений, лишению мотивации и опустошению, а это «не ресурсные состояния» [140]. В конце концов, обесценивание внешними критиками есть «нарушение личных границ» и слом «барьеров» [141].

Другие авторы приводят не просто примеры, но целую классификацию возможных форм обесценивания. Замечу, некоторые из них могут выглядеть, расцениваться (а значит, для субъекта, дающего такую оценку, являться) проявлением эмоционального насилия:

● непрошеные оценки и неуместные шутки («Ты поправилась / похудела / одета не модно, выглядишь уставшей»);

● советы, данные без запроса («Тебе нужно отдохнуть /заняться спортом / жениться / развестись / похудеть / поправиться»);

● манипулирование («Учись хорошо, а то станешь дворником. Ты же хорошая девочка, доешь всю овсянку. Если не сделаешь так, я от тебя уйду. Если ты меня любишь, то…» [142]).

Подобные высказывания не заденут только совсем толстокожего человека. В таком случае можно себе представить, насколько деструктивны действия внутреннего критика, внезапно переключающегося в режим хейта и унижения. При этом обесценивающее поведение рассматривается в поп-психологическом дискурсе не только как разрушительное для окружающих, но и как признак низкой самооценки.

«Зависть, обиды, обесценивание чужих успехов делают вас заложником чужого поведения. Вы продолжаете завидовать успехам, внешности, состоянию других людей и обижаетесь на других, вы вымещаете свою потерю гармонии на критике других. Ваша личная гармония образа зависит только от фактов, которые надо про себя знать. Что вы создали? Какими новыми знаниями и опытом усилили свои позиции в работе? Кому вы оказались полезны? Кому вы благодарны? Это имена, события, факты, которые говорят только с тобой о том, что твой образ в реальности и в твоем воображении совпадают, имеют свидетелей, имеют четкие очертания и помогают вам с достоинством смотреть на себя и свой образ. Мы все держим в руках некоторый образ себя. Этот образ – наша цель, наше вдохновение, наше произведение, но не из эгоизма и самолюбования, а из прагматизма заботы о тех, для кого мы важны и кого мы любим и кто любит нас и наш настоящий образ» [143]. Эти слова принадлежат Дмитрию Карпову, в прошлом креативному директору, автору учебных программ Британской высшей школы дизайна и одному из создателей онлайн-школы Bang Bang Education. Новый проект Карпова Carpe Diem призван помочь людям из креативных индустрий справляться с кризисами и «творческими ограничениями в проектах, в восприятии себя, своей роли в профессии и в жизни» [144].

Рассуждения Карпова согласуются с позициями других публичных экспертов. Можно встретить такие умозаключения: непозитивное и неподдерживающее отношение к себе, безусловно, связано с обесценивающим – если не потенциально насильственным – поведением и в адрес окружающих. Киевский психотерапевт Анна Маруженко, соглашаясь с утверждениями, что все проблемы родом из детства, добавляет: обесценивание как «способ приуменьшить заслуги и достоинства другого в контакте» означает неготовность к признанию, благодарности, «ментальной оплате, вознаграждению за общение, мнение, помощь и взаимодействия». Люди обесценивают, «чтоб попросту не платить. Не готовы платить или нечем. Потому нужно принизить или забрать значимость слов, поступков. Чтоб и оплачивать было нечего. Избегание переживаний стыда, что [платить] нечем, вины что не хочется или страха, что больше не получат ничего» [145]. А тренер НЛП из киевского проекта «Люди BDG» Анна Принц прямо указывает, что «обесценивание причиняет реальный вред. Человек перестает чувствовать себя значимым и важным для вас, чувствует себя ненужным, непонятым, теряет способность к доверию» [146].

Получается замкнутый круг: нас всех обесценивали в детстве, мы усвоили эту модель поведения и принцип устройства общества в логике «права сильного» и теперь транслируем все это вовне. Ибо подобное понимание мира вроде как – вспоминаем о социал-дарвинизме – в известной мере биологично и потому доказало свою состоятельность.

Но вернемся к началу: так почему же твиттер-ироники не готовы всерьез относиться к смыслам понятия «обесценивание»? Только ли потому, что не могут согласиться с мнениями психологов-консультантов, психотерапевтов и прочих специалистов, предлагающих «позитивное мышление»? [147] Только ли потому, что твиттер, по мнению ряда экспертов, – платформа, где господствует «токсичный», агрессивный способ коммуникации? [148] И, соответственно, его активные пользователи выступают против любых проявлений сейфтизма [149], требований о бережном и заботливом выражении чувств и эмоций?

Скорее, в данном случае мы имеем дело с некоторым притворством, сознательным доведением смыслов термина до самоаннигиляции. Цель здесь очевидна: показать ничтожность способа мышления, порожденного понятием, и, одновременно, эмоциональной культуры, этим понятием подпитываемой. Ирония авторов из твиттера – это критическая деконструкция оптики «обесценивания», по сути дела «обесценивание обесценивания». Это попытка сказать: когда мы смотрим на внешний мир как на совокупность актов обесценивания, то готовы почти в каждом неприятном для нас действии видеть проявление болезненного недоверия к нашим же достоинствам (во множественном числе и – феноменологически – в единственном). В таком случае мы можем сами легко стать объектами уничижения. Причем