Зудов? Так вот – он был назначен подполковником Листиковым вести моё дело, как оказалось ещё не уголовное.

Это потом я поднаторела по части юриспруденции, и поняла, что нужно быть крайне осторожным со следователями. У них всегда есть свой, конкретно обозначенный интерес, в фокусе коего сходятся все профессиональные векторы.

В первый раз всегда много чего не знаешь. А это и был первый раз, и поэтому я смотрелась кроткой овечкой, ничего не понимающей в происходящем и ищущей если не защиты, то хотя бы покровительства. Откуда мне было знать, что это предварительный допрос, после коего уже и будет решаться вопрос о заведении уголовного дела. Это отчасти и явилось причиной моей излишней откровенности.

Прежде чем приступить к допросу, Зудов представился. Алексей Иванович, кажется, хотя за отчество не отвечаю: в связи с серостью его личности после всего пережитого только имя отложилось в памяти. Извинился заранее, выразил признательность медикам, но пояснил, что работа есть работа, и он тоже должен её выполнять. Я согласно кивнула – конечно «выполнять», не он, так другой, какая разница, раз процесс запущен. Тем более, такое качество, как вежливость обычно отдаёт радушием. Да и чутьё, на которое вообще-то, не всегда надо полагаться, подсказывает, что хороший (добрый) следователь всегда лучше плохого (злого). А здесь, вроде, повеяло добротой. К слову, Зудов на деле, как потом стало ясно, оказался ни злым, ни добрым, а так, толкающимся между этими двумя состояниями души. Скорее всего, он понимал, что не видит перед собой реального преступника. Отсюда и внешняя уважительность. Вряд ли подобной тактичности удосужился бы реальный наркоторговец или наркоман. А может это попросту такая тактика, типа фишка, или наживка, которую я, не распробовав, должна ухватить. И Зудову останется только произвести подсечку.

В общем, он культурно предупредил о необходимости сотрудничества со следствием, иначе положение, мол, только усугубится. Я, естественно, ничего против сотрудничества не имела: какой здравомыслящий человек захочет усугублять своё положение. Потом начался сам допрос, больше походящий на сбор анкетных данных для поступления на службу в ФБР.

На самом деле мне мало что известно о методах работы подобных служб, кроме как из кино. Кинематограф же далеко не всегда реальная жизнь. Но структура допроса, думаю, и там и там одинаковая: сначала вопрос, потом ответ, вопрос – ответ, и так до бесконечности. Здравый смысл, однозначно стоявший на моей стороне, намекал на необходимость осторожности – естественно, лишнее слово может стать роковым. Только чего коварного, как казалось, в информации о моей биографии? Какое значение имеет место рождение, название учебного учреждения и даты обучения в нём? Или кому какое дело до моёго семейного положения, даже следствию? Видимо так надо, думала я, когда, где-то часа через полтора, почувствовала утомление. И тут до меня дошёл смысл следаковской фишки – она в утомлении. Зудову прежде всего нужно лишить меня бдительности, а затем и рассудительности. Запутать.

В Гестапо до состояния запутанности доводили просто: не тратя времени, бедняг, попавших в застенки, морили бессонницей, побоями, другими пытками. КГБ, особенно в сталинские времена, тоже мало чем отличалось в выборе методов. Исламские боевики попросту отрезали – и сейчас отрезают – голову одному, дабы разговорить другого. У сотрудника ГСНН, к его сожалению и к нашему счастью, нет полномочий боевика ИГИЛ, а не то подполковник Листиков каждого второго давно бы уже отправил на этап по нужной ему статье, оставив каждого первого без головы. И у Зудова таких прав нет, отсюда и спектакль.

«Хочет прежде скатать мои мысли в пряжу, а потом вытянуть из них нужную для себя нить!», – догадка не только озарила сознание, но и придала сил.

Пока Зудов набивал на клавиатуре очередное предложение – а делал это он довольно умело: видимо натренировался, много перевёл бумаги, пылящейся теперь в кубометрах уголовных дел – я решилась на первый дерзкий поступок. На выбор своей тактики.

– А почему вы устроились именно в эту больницу? – украсив очередное предложение точкой, эффектно слетевшей с поеденного грибком ногтя на мизинце, он подчеркнул своё ситуационное превосходство ещё и металлической ноткой в голосе.

Или попытался нагрузить её, нотку, металлическим звоном, но видимо не всегда железные нервы определяют наличие этого же элемента в голосовых связках. Только справедливо ли считать нервную систему сотрудника внутренних органов обязательно стальной; или чугунной? В конце концов, не резидент же: даже у тех нервы зачастую отдают резиной. Но там более чем серьёзный риск. А здесь достижений-то? Попал где-то под сокращение, и куда идти? На гражданке только в охранники. Да хорошо повезло – органы свободную вакансию выбросили. Поэтому-то, если нотка и отдавала металлом, то чем-то вроде тонкой пластины алюминия, покрытой выраженной оксидной плёнкой. Таким образом, на этом этапе моё сопротивление возобновилось с осознания того, что твёрдость плёнки меньше чем твёрдость слитка.

– А я не сразу именно в эту больницу устроилась, – ободрёно поведя плечами, я пошла по пути ухода от прямого ответа.

Зудов оторвался от монитора и внимательно взглянул на меня. По лишённому заметных эмоций взгляду можно было лишь предположить ход его мыслей. Учитывая затягивание паузы, в воздухе повеяло растерянностью. Растерянностью в том, какой из спектра возникших вопросов задавать дальше. Или «почему сразу не устроилась», или «куда сначала устроилась», а может «если не сразу, то почему потом устроилась». Возможны и следующие варианты: «а в какую хотела устроиться»; «а работала ли до устройства в эту больницу в другой больнице»; «а меня не интересует, почему сразу, я спрашиваю, почему в эту». Так или иначе, но допрос должно было вернуть в логическое русло.

– Ну? – спустя некоторое, измеряемое несколькими секундами время, выдавил из себя Зудов.

Впавши сам, по-видимому, в состояние запутанности, он вынужденно дал мне право выбора ответа. Только некоторые вопросы имеют многогранный смысл и однозначный ответ на них попросту невозможен. Из этого можно порой извлечь некоторую выгоду. Например, вывести из равновесия.

– Что «ну»? – я почувствовала эффективность выбранной тактики.

– Продолжайте отвечать.

– На что отвечать?

– На вопрос.

– Как можно ответить на вопрос «ну»?

– Не на «ну», а почему устроились в эту больницу? – в вежливое течение голоса дознавателя влились струйки раздражительности.

– Я же сказала, что не сразу туда устроилась.

– И чем вы занимались до того, пока устроились?

– Думала, куда устроиться.

Зудов, похоже, стал догадываться о начале процесса, называемом в народе валяние дурака, но виду не подал. Видимо не захотел сразу переходить на грубые методы работы. Нет, скорее всего, хотел, но мешали гражданские права, коими я была всё ещё наделена.

– И