санитарка, следившая за чистотой. Вот как, при желании, воображение следователя способно вызвать к жизни преступление, да ещё и совершённое группой лиц. В сговоре. Но это лишь шелуха; орешки дальше пошли.

– Один миллилитр равняется грамму? – закончив с одной темой, Зудов перешёл на другую и начал, естественно, с вопроса.

Этим он ввёл меня в некоторое замешательство. Мысль, прошедшая сквозь мозг без учёта извилин, на выходе, порой, способна озадачить своей простотой компетентного человека больше, чем некомпетентного. Наверно, офицер ГСНН должен разбирается в хитросплетениях соотношений веса и объёма, иначе, откуда подобные вопросы. Возможно, он плохо вникал в учёбу, когда был студентом – либо плавные овалы бедёр однокурсниц затмевали строки в учебниках, либо кульбиты на турнике давались легче химических формул. Так или иначе, только я знала химию довольно сносно.

– Смотря о каком веществе идёт речь, – не догадываясь, что незаметно продолжаю запутываться в невидимых силках, я недоумённо пожала плечами и решила блеснуть знаниями, – например, один миллилитр ртути весит почти четырнадцать грамм, если при температуре двадцать градусов Цельс …».

– А вы что, ртуть больным вводите? – резко оборвал меня Зудов.

Я опешила, догадавшись, что сейчас мне припишется ещё и попытка покушения на жизнь пациентов путём отравления ртутью. Абсурд, конечно, но на «групповуху» следодоз уже накопал, так что наскрёбет и на другое. На токсикологическую диверсию, например. Ситуация, когда оставалось лишь, как говориться в народе, «чесать репу», была налицо. В общем, моя спина покрылась испариной.

– Нет, – всё, что удалось выдавить из моего горла.

– Что – нет?

– Не ввожу ртуть.

– Не утрируйте, – усмехнулся Зудов, понимая, что успешно вовлекает меня в психическое неравновесие, – меня интересует реланиум. Так отвечайте, соответствует ли миллилитр реланиума по весу грамму?

– Ну, примерно соответствует, – не понимая, что именно утрирую, и не догадываясь, почему допрос затронул основы аналитической химии, ответила я.

– Прекрасно! И мы изъяли у вас три ампулы, что соответствует шести миллилитрам. Так?

– Ну, так.

– Вот, и всего-то! – радушно, будто учитель похвалил первоклассника за правильное вычисление, улыбнулся следодоз, – значит было шесть граммов реланиума!

Я, поведясь на улыбку, тоже с этим согласилась, однако подозревая, но, не понимая, где подвох. Ведь неспроста же вся эта лабуда с граммами и миллилитрами. Но через мгновение ситуация прояснилась.

– Да уж, – сочувствующе вздохнул Зудов, – а всё, что больше грамма, это уже особо большое количество.

– И что?

– Да ничего, только статья более тяжёлая – особо крупный размер.

Теперь у меня похолодели ноги. И было с чего – одну статью уже заработала. А теперь это стало не просто статьёй, а ещё и тяжёлой. Более тяжёлой. Но это опять оказалась только часть массы всего орешка: заверив, что благоразумие пойдёт мне в зачёт, Зудов продолжил допрос.

– А где вы вообще приобретали препарат реланиум?

Вопрос конкретный, и ответ на него, по логике вещей, должен быть адекватный. Но предшествовавшее утяжеление статьи подействовало отрезвляюще: вдруг стало ясно – дальнейшее откровенность со следователем только добавит статье дополнительной тяжести. Как знать, законно ли между делом стрельнуть ампулу-другую у медсестры, или попросить коллегу поделиться? И можно ли из дома приносить на работу что-либо подобное, или по-дружески изымать остатки лекарств у пациентов? Да и выписка рецепта может оказаться, немного немало, неконституционной – разве вспомнишь, когда кому чего выписывал. Ведь реланиум это попросту успокаивающий препарат, его в любой аптечке можно найти. И кто это развёл вокруг него столько ажиотажа? Наверное, нарконадзор и развёл, дабы разнообразить актуальность своёго существования. Так или иначе, но обстоятельства приняли серьёзный оборот и поэтому нужно быть на стороже.

– Кто сам приносил, кому выписывала рецепт, – я поведала, как показалось, безобидные сведения.

– А как у вас оказались найденные именно те три ампулы? – Зудов внезапно поставил меня в затруднительное положение.

Вот те на! Сначала особо крупный размер, а сейчас каналы приобретения – так, глядишь, и припишут целую сеть. Действительно, ампулы откуда-то взялись, и этому нужны какие-то объяснения.

По секрету скажу, что иногда, по мере необходимости, приходилось выписывать рецепты на некоторые препараты, оформляя на знакомых. Само собой, дело где-то незаконное, только кому от этого плохо? Да все так делают. Но, понятное дело, об этом сейчас сознаваться нельзя – сверлящий взгляд напротив запросто раскочегарит искру до состояния пламени.

– Да не помню, как оказались, – дезориентировавшись с ответом, я решила сыграть, так сказать, в дурочку, – завалялись, наверное.

– А у нас есть более точные данные, – загадочно усмехнулся Зудов, намекая на стопроцентное владение ситуацией, – да ладно. Скажите лучше, а что вы собирались сделать с ампулами, найденными у вас при обыске?

Проклятые ампулы! Неужели всё так серьёзно? И вообще, что обычно в больнице делают с лекарствами? Не стены же ими красят. Иногда, конечно, когда выпускается воздух из шприцов, кое-что попадает на стены, так не садить же за это в тюрьму. Для каждого препарата показания свои имеются – вот их игнорировать, это преступление. Даже слово врача может явиться как целебным, так и летальным оружием. Тогда надо в моей голове покопаться, глядишь, ещё на одно оперативно-следственное мероприятие наскрести можно.

– Лекарства для больных предназначены, – пытаясь оставаться крайне осторожной, я, как казалось, нашла наиболее логическое объяснение, – а нозология подразумевает адекватную терапию, более конкретно – фармакотерапию.

Зудов, выслушав, попытался провести анализ сказанного. Заминка, возникшая в процессе анализа, заметно затянулась. Судя по едва уловимой – выдержка, залог успеха следствия – мимике, лексические границы явились препятствием для проникновения в суть медицинской терминологии.

– «Нозология» подразумевает, говорите? Это кличка? Или имя? Кто это? Сообщница? Что она подразумевает? – следователь насторожился, будто ухватился за новые факты и начал их раскручивать.

Вначале показалось, что он решил пошутить. Но, в отличие от кинематографии, в жизни для тендема погон и юмора симбиоз нетипичен. Поэтому, без намёка на шутку, в подобной ситуации лучше просто сделать правильное пояснение. Особенно в обстоятельствах, когда чья-то дедукция посягает на доселе незнакомые области знаний.

– Это не имя, а специальный термин, – не осмелившись предаться иронии, растолковала я, – так называется наука о болезнях.

Зудов вновь проявил чудеса выдержки, даже не поведя бровью. Для следователя выказать некомпетентность перед подозреваемым равно слабости. Но, по большому счёту, разве можно знать всё – на это и жизни не хватит. Ну, пополнился словарный запас, и всего-то. Только польза.

– Понятно, – успокоился Зудов, и, секунду поразмыслив, вновь принялся за допрос, – значит, с оглядкой на нозологию, реланиумом лечат людей?

– Ну да …

– И вы собирались лечить этим нашу сотрудницу?

– Если бы она нуждалась, то да. А как же иначе?

– Здесь я решаю,