Полковник побагровел, попятился в коридор, весь униженный, обтекающий.

«А ведь он может накатать рапорт, — подумал Саблин. — К черту! Хуже не будет. Некуда уже».

Через десять минут он сидел в каморке связи и вел неприятную беседу с полковником Гробовым.

— Это полностью моя вина, товарищ полковник, — проговорил Алексей. — Я не учел тот факт, что крот может лично оказать противодействие. В результате погибли разведчики и лейтенант Казначеев из моей группы. Убит и обер-лейтенант Эберт, взятый нами в плен. Только он знал имя человека, скрывающегося под псевдонимом Самаэль. Мы недооценили врага. Он оказался умнее и дальновиднее, чем мы думали. Я готов нести ответственность.

— Понесешь, капитан, — сухо отозвался Гробов. — Но не думай, что я избавлю тебя от выполнения работы. Закончим дело, потом поговорим о твоей ответственности. Дави на фигурантов, капитан, без всякой жалости. Дело того стоит. Не выпускай никого, иначе агент продолжит свою разрушительную деятельность. Никакого сна, пока не закончишь дело! Задействуй все возможности. Завтра к вечеру доложишь об исполнении!

У него в распоряжении оставалось чуть больше суток. Он снова в ярости метался по кабинету, прошелся как трактор по соседнему зданию на Хлебной улице, где находился отдел НКВД.

Все работали как проклятые. Для допросов было отведено несколько свободных помещений при штабе.

Саблин собирал и анализировал информацию. Но похвастаться пока было нечем.

Левторович доложил, что опрошены люди, проживающие в Зыряновском переулке. Никто ничего не видел и не слышал. Время было позднее, все спали.

Стрельбу на западе тоже не слышали. Далеко, низина, лес глушит звуки. Да и кого удивишь стрельбой в военное время?

С алиби фигурантов и вовсе беда. Допрошены часовые при штабе, соседи, хозяева арендуемого жилья — полный ноль. Осмотрены помещения, где якобы ночевали фигуранты. Тоже ничего подозрительного.

С горожанами проводились беседы. Что они могут сказать о своих жильцах и соседях? Не видели ли чего подозрительного в другие дни? Такое ощущение, что все эти люди — полные идиоты. Или же они просто не понимают, чего от них хотят. Все божатся в верности коммунистической партии и лично товарищу Сталину, которого всячески любят и боготворят, а по существу снова ноль. Три часа работы, и никакого результата!

Запросы в части отправлены, но когда придет информация и внесет ли она ясность?

Арестантам не говорили, что кроме них взят кто-то еще. Охрана пресекала любые переклички между камерами, следила, чтобы люди, выводимые на допрос, не сталкивались лбами. Те могли подозревать что угодно, но всей картины не видели.

Саблин бродил по коридору, слышал, как люди Рахимовича в комнатах для допросов терзают арестованных, кричат на них, угрожают, рычат в лицо. Мол, следствию досконально известно о вашей преступной деятельности.

Возмущался особист Вахновский. Дескать, что происходит?! Вы, ублюдки, ответите за арест честнейшего офицера Красной армии.

Хлесткая затрещина заставила его заткнуться. Маховик оперативно-следственных действий продолжал набирать обороты.

В другом конце коридора что-то тихо говорил Рожнов. Он просил вернуть очки, без которых ничего не видел.

— Очки тебе? На, падла! — язвительно выплюнул специалист по развязыванию языка.

Алексей услышал резкий хруст. Этот тип подошвой раздавил очки.

Саблин морщился, но не вмешивался.

На его глазах конвоиры вывели из комнаты смертельно бледного Чаплыгина, погнали по коридору. Их взгляды встретились. Командир роты связи опустил голову. На лице капитана контрразведки не было написано ничего обнадеживающего.

За запертой дверью Рахимович лично допрашивал майора Костина. Замполит сопротивлялся из последних сил. Мол, вы в своем уме? Какой из меня агент? Только в кошмарном бреду можно выдумать такую ахинею!

На роль фашистского агента этот грузный пропагандист действительно не тянул. С другой стороны, именно таким и должен быть вражеский шпион, чтобы никто его не заподозрил. На людях можно отдуваться сколько угодно, хвататься за сердце и другие больные места. Но на самом деле он ведь крепок как бык! Что ему ночная пятикилометровая пробежка?

Рахимович давил, сыпал обвинения одно за другим. Плевать он хотел на то, что допрашивал старшего по званию. Родина разрешила!

На противоположной лестнице Саблин столкнулся с капитаном Кондратьевым. Того как раз вели на допрос. Арестант сник, потерял осанку, глаза его затравленно шныряли. Алексей посторонился, пропуская конвой. Проходя мимо, Кондратьев глубоко вздохнул и посмотрел ему прямо в глаза. Он нашел в себе силы собраться с духом.

Возможно, все это было игрой. Как знать. Не секрет, что многие агенты абвера были прекрасными актерами, работали по системе Станиславского, полностью вживались в личность тех персонажей, которых изображали.

В шестом часу вечера Алексей как-то успокоился и спустился в подвал. К этому времени каждый фигурант выдержал по два допроса. Экзекуторы набирались сил перед третьим раундом. Охрана помалкивала, все часовые стояли на своих местах.

Саблин забрал ключи от камер, приказал сержанту временно запретить хождение по коридору. Он тихо шел мимо зарешеченных отсеков.

Немцы неплохо оборудовали эти подвалы. Надежные решетки, глубокие ниши, заделанные в бетон. Освещение в этих норах было весьма условным. Роль тюремных нар выполняли выступы в дальней стене. На них валялись ветхие матрасы, рваные одеяла. Все, что осталось после оккупантов, теперь пускалось в дело советскими органами.

Встрепенулся Гуляев, сидящий на матрасе, уставился, моргая, на офицера, подошедшего к решетке. Он осунулся, глаза запали.

— Как настроение, Глеб Максимович? — поинтересовался Алексей.

— Гражданин капитан, какое настроение? — Голос арестанта дрожал и ломался. — Я хочу приносить пользу Родине, бороться против фашистов, а меня тут держат. Мне не верят, я понимаю, желаю доказать свою преданность, искупить вину. А не верите, так расстреляйте. Это лучше, чем гнить в подвале. Неужели вы не можете привлечь меня к работе? Я смогу!..

— Всему свое время, гражданин Гуляев, — строго отозвался Алексей. — Сидите и не качайте права, которых вам никто не давал. Вашу судьбу мы решим в ближайшее время.

Через камеру под дырявым одеялом лежал, свернувшись, диверсант Лизгун. Когда офицер остановился напротив, тот сел, опустил босые ноги на пол, исподлобья посмотрел на человека, в корне изменившего его судьбу.

«Почему его еще не расстреляли?» — неожиданно для себя подумал Алексей и отправился дальше.

Капитан Кондратьев лежал, отвернувшись к стене, обнимал себя за плечи. Алексей кашлянул, арестованный вздрогнул и машинально начал подниматься, хотя никто его об этом не просил. Он, не моргая, смотрел на Саблина. На скуле поблескивало синеватое пятно. Специалист приложился.