— Понятно, — задумчиво протянул Бенедикт.

Интересно, он действительно поверил в ее объяснения, в эту неуклюжую ложь? Или же просто обрадовался возможности отказаться от любовного приключения?

Женевьева по неопытности не знала ответа на этот вопрос. Не представляла, как должен вести себя мужчина, когда с ним флиртует женщина. Она помнила своего брата Колина. Но во-первых, относилась к нему как к родственнику, а не как к мужчине. А во-вторых, когда они жили под одной крышей, Женевьева была слишком юной и вообще не думала об этой стороне жизни. Джошуа и Уильяма Форстеров она никогда не принимала в расчет. Несмотря на неопытность, она поняла, что Бенедикт совершенно равнодушен к ее заигрываниям. Неужели она ошибалась и совсем не привлекает его как женщина? Неужели он тяготится ее обществом? Сердце мучительно сжалось от этой мысли. Она была так ранима и тяжело переживала любую даже самую незначительную неприятность.

— Однако, если вы считаете, что сейчас не время для таких разговоров, мы можем обсудить это завтра, — сказала она потухшим голосом.

Бенедикт понял, что его равнодушная реакция на ее предложение обидела ее. Он не знал, как ее утешить. Если бы не этот проклятый разговор с Деревоксом, Бенедикт принял бы ее приглашение не задумываясь, но теперь… Даже растущее с каждой минутой возбуждение не могло заставить его сделать это.

Теперь он мог думать только о своей проклятой службе. Ведь он пошел на обед, только чтобы добыть нужную информацию. Да, он был рад, что сумел порадовать Женевьеву всей этой роскошью, но… Его мучило чувство вины перед ней. Она с такой радостью, с таким восторгом приняла это предложение!

Он не знал, как распорядиться информацией Деревокса, который настаивал на том, чтобы Бенедикт передал эти сведения властям. Бенедикт же хотел сначала рассказать обо всем Каргилу. Ему не давала покоя мысль, что он безнадежно опоздал. Потерял несколько драгоценных часов на приеме, дольше, чем того требовала служебная необходимость. Он сделал это ради Женевьевы, которой не хотелось прерывать веселье в самом разгаре.

И теперь он сгорал от желания забыть на какое-то время о служебном долге и потерять еще несколько драгоценных часов. Провести их в постели Женевьевы. Но Бенедикт знал, что отношения с женщиной ни в коем случае не должны ему мешать.

— Простите, Женевьева, — проговорил он проникновенным голосом, — у меня сейчас срочное дело. Но я хотел бы встретиться с вами завтра днем. Если, конечно, вы не возражаете?

— Конечно же не возражаю. — Женевьева улыбнулась ему. В этой улыбке не было ни озорства, ни восторга, присущих ей. Холодная улыбка вежливости. — Боюсь, завтра утром я встану очень поздно. Ведь я не спала всю ночь. Так что не могли бы вы прийти послезавтра, если, конечно, это вас не затруднит?

— Послезавтра? — содрогнувшись, переспросил Бенедикт. — Только послезавтра? Но почему, Женевьева?

— Мне пора, Бенедикт. — Ее тон был таким же холодным, как и улыбка. — Благодарю вас за замечательный вечер. Я просто в восторге.

Бенедикт тяжело вздохнул. Холодность, совершенно ей несвойственная, его очень расстроила. Таким тоном обычно благодарят дядю или старшего брата за пикник или прогулку по парку. Ему хотелось, чтобы она поблагодарила его с присущей ей страстностью и пылом. Как обычно женщины благодарят возлюбленных.

Он вышел из кареты и протянул Женевьеве руку, помогая спуститься на тротуар.

— Знаете, я все-таки приду к вам завтра. В полдень вам удобно будет меня принять? — снова спросил он, будто не принял всерьез ее объяснения.

— Как хотите, — пробормотала она и поспешила вырвать руку.

— Женевьева…

— До свидания, Бенедикт. Я действительно очень устала.

Он хотел еще что-то сказать. Что-то такое, что смогло бы растопить ее холодность. Этот вежливо-отчужденный тон. Бенедикту хотелось рассказать о Наполеоне и необходимости как можно скорее сообщить сведения Эрику Каргилу. Тогда она, возможно, простила бы его. Но он понимал, что не имеет права. Однако хотел убедить Женевьеву, что отказывается провести с ней ночь не потому, что не хочет, а просто не может. Через несколько часов он освободится и будет весь в ее распоряжении. Он задумался, не зная, как объяснить ей это, не выдав государственной тайны.

— Я обещаю, завтра днем мы продолжим то, что было прервано появлением этого джентльмена на террасе. Но только не сейчас, а через несколько часов, — сказал он. — Клянусь, я доставлю вам незабываемое наслаждение.

— Вы уже доставили мне незабываемое наслаждение, проведя со мной этот вечер. Вам не в чем передо мной оправдываться. Не в чем себя винить, — отрезала Женевьева. Ее глаза потемнели от обиды и разочарования. — А теперь мне пора домой, Бенедикт. Я очень устала. И… И не трогайте мою больную руку.

Проклятье! Бенедикт совершенно забыл об этом и сильно сжал ее в пылу разговора.

— Да, конечно. Простите. Если состояние руки ухудшится, обязательно пошлите за доктором Макнейлом.

Женевьева стояла, опустив голову. Не хотела, чтобы он видел слезы горечи и обиды, затуманившие ее глаза.

— Я очень устала. Посплю несколько часов и буду чувствовать себя лучше. Спокойной ночи, Бенедикт. Это был один из лучших вечеров в моей жизни.

— Разве вы не знаете, что больше всего на свете я ненавижу, когда мне лгут? — Бенедикт тяжело вздохнул.

— О какой лжи вы говорите? — За шесть лет оскорблений и унижений она научилась скрывать эмоции. И потому теперь, несмотря на горечь и обиду, взяла себя в руки и весело рассмеялась. — Я же сказала, это был один из лучших вечеров в моей жизни. И это действительно так. Почему вы решили, что я лгу?

— Нет, я верю. Но… — нахмурившись, начал Бенедикт, но не договорил.

— Вы решили, что я сказала это, чтобы не обидеть вас?

— Нет, но…

— Бенедикт, вы беспокоитесь попусту. О чем вообще разговор? Или вы привыкли к тому, что возлюбленная должна требовать постоянного внимания и долгих извинений? Наверное, ваши бывшие возлюбленные так и поступали. Но я совсем не такая.

— Не притворяйтесь, я же знаю, что вы обиделись. Не стоит переводить все в шутку, Женевьева, — резко заметил он. — Вы сердитесь за то, что я не принял ваше предложение разделить с вами эту ночь.

— Я не сержусь. С чего вы взяли?

— Нет, сердитесь. Я же вижу. Боже, да я бы все отдал за то, чтобы провести с вами утро и остаток ночи, но…

— Разве я просила вас об этом?

— Нет, но намекали.

— Я ни на что не намекала. Возможно, вы выпили слишком много и вам мерещится то, чего нет? — Женевьева рассердилась.

— Вы прекрасно знаете, что я сегодня не выпил ни капли.

— Теперь я убедилась, что слухи о вас совершенно верны. Вы действительно очень надменны и слишком высокого о себе мнения. — Женевьева гордо подняла голову и посмотрела прямо в глаза Бенедикту. Теперь она не боялась, что он увидит в них слезы. Щеки ее побагровели от гнева. — Я в шутку пригласила вас войти ко мне и надеть ночной колпак. А вы уже придумали себе бог знает что. Неужели вы решили, что я таким образом предлагала вам продолжить то, что началось на террасе, и расстроилась из-за вашего отказа? За кого вы меня принимаете? Что вы вообще себе позволяете? — Она поморщилась от отвращения. — Спокойной ночи, Бенедикт. Надеюсь, в следующий раз вы будете вести себя со мной приличнее. Сейчас вы совершенно забыли о хороших манерах. Это вам абсолютно не идет!